Я из огненной деревни

Говорят об этом, подключившись к разговору, Катерина Глот и Барбара Барбуха. Первая – сдержанно-рассудительная, а вторая – тихая, задумчивая по натуре – та, которая долго сидела, как бы ничего не слыша, с опущенной и подпёртой ладонями головою. Теперь они говорят чуть ли не разом, дополняя одна другую. Говорят о том, как тогда было с мужчинами.

«…Как их загнали, – говорит Катерина Осиповна Глот, – то мы ж не заметили, как загнали… В воскресенье нас заперли, а в понедельник приходит туда немец и переводчик, и вот переводчик говорит:

– Скажите, где какие партизанские семьи?

Ну, все молчат.

– Кто скажет, того мы отпустим домой. Не будет сидеть. Будет живой.

Кто ж это, говорите, выдаст?..

Почему? Авдотьина Манька и ещё одна пошли показывать эти партизанские семьи. Перво-наперво к моей сестре во двор.

– Вот, говорят, её мужик и три сына в партизанах… Ну, и что… Там были лужи крови… Её избили. А после её привели и партизанку избитую привели с нею. Мою сестру как пырнули, дак она и полетела. А потом подошла ко мне и говорит:

– Не признавайся ж, что ты моя сестра, а то и меня убьют, и тебя убьют.

Ну, дак она так в уголке сидела, а я в другом во с детьми сидела… И партизанка около неё сидела… А потом не убили, не вывели её, а вместе нас всех выпустили. Ну что ж, она пришла и, може, месяца два или три побыла да и померла. Избили совсем…»

«Они бы нас сожгли, – говорит Барбара Семёновна Барбуха, – но вот раньше освободили нас, самолёт приехал, в среду прилетел, спустился во около магазина, где продуктовый. Это немецкий был самолёт. Вылезли два человека и идут сюда. Пришли, и стал один рассказывать. Этот говорит, немец, а переводчик будет говорить:

– Вот благодарите во этого начальника: он вас освобождает. А так бы вас сегодня уже не было.

А старушка одна, старенькая, вот этой женщины свекровь (показывает), как он сказал спасибовать, дак она бух на колени, да хотела ему руку, видать, поцеловать – бог её знает, что этой старухе… Мы уже свету не видели… А он ей… как держал такую палку, дак он этой старухе – палкой. Этот освободитель. Тогда она, эта бабка, чуть поднялась, старая. И люди бежали через неё. Боже, боже!..»

Марта Васильевна Лашкевич, бабуся годов под восемьдесят, припоминает предсмертный час своего мужа:

«…Он шёл посмотреть коней, и с мальчиком. Сына моего того нету, в армию пошёл и не вернулся. Батька говорит:

– Ты малый, а я старый, нас с тобой трогать не будут, давай пойдём коня приведём.

А они уже окружили деревню. А потом говорит:

– Не, сынок, мы уже не пройдём, видать, погляди, как уже нас окружили.

А мальчик во, немножко больше этой девочки был.

– Вернёмся, – говорит батька, – домой.

А потом к соседу зашли и говорит:

– Знаете, може, уже мы погибнем теперь. Нас окружили в кружок.

А сейчас входит немец и говорит:

– Вон!

Этих мужчин. Там мужчин человека три собралось. Мужчин этих на улицу. Как поставили они их, дак он, батька, этому мальчику говорит:

– Иди ты, сынок, домой, иди в хату. Меня, говорит, убьют.

А этот мальчик ещё побежал аж вон – за село, а потом он вернулся и попал в этот магазин. Это уже с нами. И там сидело пятеро детей, и ещё эта моя золовка. И это уже нас выпустили.

А муж мой в огонь попал как раз. Часть их поубивали, а часть сожгли…»

Таких деревень, где каратели уничтожали только мужчин, очень немного встретилось нам в тех районах, где мы побывали. Обычно убивали сначала мужчин, а вслед за ними – всё остальное население. Но были и другие «варианты»…

В деревне Осово на Кличевщине Могилёвской области живут Анастасья Змитровна и Миколай Федосович Голоцевичи. Он – тихий, прилежный портной, она – расторопная и энергичная хозяйка дома. От них первых мы услышали рассказ о трагедии их родной деревни Лютин, из которой они переселились сюда, в Осово, после войны. Мужчина как мужчина: начал говорить, как для протокола, сухо и скупо. Жена перехватила инициативу. Семейная пара живёт, видать, так дружно, что у них нет проблемы, кому говорить, кому слушать: думают одно, а высказывает тот, кто первый успеет.

Мы и подаём этот семейный рассказ, как записали: рассказывали то муж, то жена вперемешку.

«… – Значит, приехали, – начинает муж, – деревню оцепили и заходят в каждую хату и сейчас же и поджигают…

Перебивает жена:

– Выселяли всех на выгон. Все из квартиры, кто сумел, вынес, а кто не сумел – не вынес.

Вот мы сидим на выгоне и глядим. Они очень хорошились, на себя глядели, что красиво на них лежит одёжа. Так они на себя поглядывали… А говорят они – не понятно, что они говорят. Вот когда немец говорит, дак понятно, что это немец. А то он не может ни по-немецки, ни по-русски.

Ну, вот мы там сидим, думаем, что они будут с нами делать. Они поставили вокруг нас пулемёты, так во всех этих четырёх углах, оцепивши нас. И мы сидим. Потом они сказали так:

– Идите, женщины, домой и двенадцатилетние ребята. Идите домой и гоните ваших курей, гусей, свиней, коров. Тогда мы отпустим ваших отцов.