Я – Игрок

Я лишь спрашиваю себя: а изменилось бы хоть что-нибудь, знай я правду о самом себе? Смогла бы эта информация повлиять на цепь событий, начало которым было положено в катакомбах Алкхааза?

Виктор воспринимает известия о смерти наёмников со скорбью на лице. Надеюсь, что его эмоции искренние, что это не маска, которую он вынужден одевать в моём присутствии, и ему действительно жаль Эдвиса и Альдина. Если же это не так, то ему стоит отдать должное – его актерская игра выше всяческих похвал.

Моя интуиция по-прежнему продолжает настаивать на том, что граф хороший человек. На его совести может быть немало грехов, но разве сам я идеален, и меня не в чем упрекнуть? Если Виктор что-то от меня скрывает, то только потому, что считает это необходимым, также как и я утаиваю правду в беседах с ним, полагая, что иначе нельзя.

Граф предлагает выпить за светлую память наёмников. И когда наполненные на моих глазах бокалы пустеют, он заверяет меня, что я не виноват в их смерти, и также просит меня не приписывать ответственность в их участи на себя.

– Скажите это их родным, – возражаю я.

– Нет у них родных. В мире живых, по крайней мере. Все их близкие мертвы, кого-то убили порождения ночи, кто-то встретил смерть мирно. Думаю, что отчасти именно благодаря этому они могли заниматься своим делом. Обычно люди рискуют жизнью, исполняя долг, или же для того, чтобы защитить своих любимых. Но иногда семья ложится тяжким бременем на твои плечи, и от твоей храбрости не остаётся и следа.

– Не понимаю, – признаюсь я.

– Я не трус, Саймон. И это не хвастовство, лишь констатация факта. Но когда я ждал известий из Угорья, я подумал: смог бы я, умей сражаться или обладай магией, отправиться с вами, оставив дома жену и дочку? И я понял, что ответ на этот вопрос отрицательный. Он всегда будет таковым. Если бы нашему дому грозила опасность, я, не задумываясь, закрыл бы жену и дочь собой. Но я скорее умру, прижимая их к себе, чем позволю моей супруге овдоветь, а ребёнку осиротеть из-за того, что их муж и отец решил рискнуть собственной жизнью ради спасения других.

– Вы хотите сказать, что Альдин и Эдвис убивали порождений ночи, потому что о них некому было беспокоиться?

– А разве это не так? Их руки были развязаны, и они могли свободно рисковать жизнью, не думая о последствиях в случае неудачи.

– Нельзя отстраняться от тех, кто тебе дорог. Не по своей воле.

– Я не это имел в виду. Я лишь полагаю, что сердце, и те чувства, что оно рождает – вот слабое место любого человека. Ведь страх перед болью, которую ты можешь испытать, потеряв тех, кто для тебя дороже всего на свете, способен свести на нет храбрость и отвагу.

Я обдумываю слова графа. Не стану говорить, что полностью с ними согласен. Но будь у меня семья и ребёнок, жди они меня дома, каждый раз, когда я отправляюсь на очередную встречу с порождениями ночи, понимая при этом, что я могу не вернуться…

Думаю, что в этом случае я бы сделал всё возможное, дабы избавиться от колдовских карт и быть со своей семьёй. Я бы всеми силами защищал их от любой угрозы, но граф прав – скорее всего, я бы не решился искушать судьбу, зная, что существует риск оставить их одних в этом мире.

– Для меня есть ещё задания? – устало спрашиваю я.

– Нет. Отдыхай, восстанавливай силы столько времени, сколько потребуется. Я лишь прошу тебя присутствовать на мероприятии, которое состоится в моём замке через четыре дня. Для меня это будет много значить.

– Хорошо, – отвечаю я.

Кабинет Виктора я покидаю со смешанными чувствами.

Я хочу отправиться в Город, чтобы разыскать Кристину, но потом понимаю, что мне этого не сделать, ведь едва не валюсь с ног от усталости.

Спустившись в свою комнату (кабинет графа находится на третьем этаже, моя комната – на втором), я падаю на кровать, даже не стянув с себя пыльный, с засохшими пятнами крови, плащ, и мгновенно засыпаю, едва моя голова касается подушки.

Глава 28

Цветные круги выплясывают перед глазами, скачут то вверх, то вниз, а иногда начинают неистово метаться из стороны в сторону. Но это ещё не все. Теперь становятся расплывчатыми и очертания всего вокруг.

Например, невысокого худощавого человека. На нём надет серый передник, на котором отчетливо виднеются следы ладоней, которые мужчина, по всей видимости, об него вытирал. Человек, как и его одежда, теряет чёткость линий, а цвета и вовсе начинают смешиваться, как в палитре художника.

Теперь я понимаю, что означает выражение «залить глаза».

– Ты чем меня напоил? – спрашиваю я.

Несмотря на состояние моего зрения, и, судя по всему, наличия галлюцинаций, моя речь звучит внятно. Со стороны я, наверное, выгляжу любопытно, ведь я шатаюсь всем телом, и всё ещё не свалился на пол только из-за того, что держусь одной рукой за стойку. Но это не мешает мне вести осмысленный диалог.

– Милорд, вы же сами просили что-нибудь, что поможет отвлечься от дурных мыслей?

– И как, помогает? – спрашиваю я, глядя в расплывающееся лицо собеседника (кажется, его борода только что налезла на глаза).

– Это вы мне скажите, милорд, – виновато улыбается он бесформенными губами.