Много часов я провожу за работой, высекая из камня надгробную плиту. Закончив, я устанавливаю её на земляной холм могилы, и высекаю на каменной поверхности следующие слова:
Долго ещё над Угорьем будет стоять смрад сгорающих тел порождений ночи.
По моему совету жители используют для их сожжения пламя, что всё ещё охватывает остатки башни. Когда в селении не остаётся ни одного трупа, я призываю дождь, и потоки воды сводят на нет мощь магического огня.
Мне предлагают ночлег и пропитание. Я соглашаюсь.
Со мной практически не говорят, а многие жители даже сторонятся поднять глаза в моём присутствии. Я могу их понять. Наверное, я выгляжу ужасно – весь перепачканный кровью, с синяками под глазами, и холодом во взгляде.
Но дело, пожалуй, не только во внешнем виде. Что-то переменилось во мне, и это чувствуют окружающие. Когда человек за одну ночь отнимает столько жизней, пусть даже и монстров, он и сам в каком-то смысле становиться монстром.
Я ведь не просто убил Тёмного Игрока, чьё заклинание сразило Эдвиса. Множество раз я вонзал в него клинок, продолжая наносить удары даже после того, как жизнь оставила его тело. Мне стыдно себе признаваться в подобном, но в эти мгновения я чувствовал нечто такое, чего не ощущал ещё никогда в жизни.
Это был страх, но ещё и наслаждение.
Находились в Угорье и те, кто всё же смотрел на меня, но во взглядах их была вовсе не благодарность. Неодобрение, и даже презрение выражали они.
Поначалу я не понимал, чем вызвана такая реакция, но потом узнал, что прошлой ночью, в то самое время, когда мы с наёмниками сражались с порождениями ночи, одна из селянок умерла во время родов. Её больное сердце остановилось, оставив новорожденную девочку сиротой.
Я знаю, что в том нет моей вины. Не в моих силах было спасти её. Но если это правда, то почему же мне тогда так тяжко на сердце?
Наутро я отправляюсь в путь. Мне приходится идти пешком, потому что лошадей наёмников растерзали порождения ночи. Точнее двух из них, потому что Джелли, кобыла, которую мне доверил Эдвис, по всей видимости, сбежала – мне так и не удаётся обнаружить её тело ни в конюшне, ни в окрестностях селения.
Я иду размеренным шагом, и мой путь освещает яркое солнце. Порезы на животе саднят, несмотря на то, что их довольно умело зашила и обработала травница Угорья. Болит и спина, на которой едва-едва зарубцевались раны, полученные в катакомбах Алкхааза, и которую этой ночью я ушиб о каменное надгробье. Но более всего болит моя душа. И с этим мне не поможет никакой лекарь.
Тёмные Игроки охотятся за мной. Как там сказал убийца Эдвиса? Магистр их ордена хочет запереть меня под замком, чтобы я не смог исполнить своё предназначение.
Он хочет помешать мне сделать
Пока что из-за моего «предназначения» и охоты, что ведётся за мной, гибнут едва знакомые мне люди. Но что будет дальше? Что если в следующий раз пострадает Кристина? Или граф и его семья? Может быть, Виктор и скрывает что-то от меня, но это не значит, что я желаю ему смерти. Как и его семье, которая и вовсе ни в чём не виновата.
Подобно вестнику смерти, я несу с собой хаос, а вокруг меня проливается кровь. Хотя, может статься, что всё происходящее не более чем случайность, результат стечения обстоятельств, заложником которых я стал не по своей воле.
Мне всё-таки удаётся найти лошадь. Она мирно щиплет бурую травку на стоянке – той самой, где мы останавливались вместе с наёмниками на пути в Угорье.
– Здравствуй, Джелли, – произношу я тихим ровным голосом, чтобы привлечь внимание животного.
Лошадь поднимает голову, дожевывает травинку, и принимается внимательно меня осматривать, сосредоточив взгляд на моей персоне. Я медленно, чтобы не напугать её, подхожу к ней. В её взгляде я улавливаю искорки узнавания. Всхрапнув, она протягивает мне голову, и я провожу по ней ладонью.
– Твой хозяин погиб, Джелли, – говорю я, продолжая поглаживать животное, – теперь я за тебя в ответе.
Джелли доверчиво трётся мордой о моё плечо. Похоже, что мы достигли взаимопонимания.
Я скармливаю ей часть припасов, которыми меня снабдили перед уходом из Угорья. Лошадь уплетает предложенное мной угощение с молчаливой благодарностью.
Затем я присаживаюсь на небольшой камень, вросший в землю, и бесцельно уставившись в одну точку, замираю на некоторое время. Не могу сказать, что я о чём-то размышляю в этот момент, скорее наоборот – позволяю своему разуму отдохнуть от последних событий.
Я представляю себя со стороны, сидящего под сенью небольшой рощицы. Мои глаза, точно стекло, без какого-либо выражения во взгляде, отражают окружающую действительность. Плечи расслаблены, дыхание выравнивается. И вот я выпадаю из той реальности, в которой жил всё это время.
Наверное, так даже лучше.