«И вновь я возвращаюсь…»

Отсюда, из Полу, Пржевальский рассчитывал отыскать дорогу в Тибет. Местные жители, с которыми путешественники успели уже подружиться, рассказали, что если идти вверх по ущелью, в Тибет пройти можно. Дорога эта, однако, очень трудная. Когда-то ею ходили золотоискатели, да и сами тибетцы спускались по пей, возя на продажу лекарства. А потом тропа была заброшена, ее давно завалили камни, и теперь пройти скорее всего невозможно.

Вместе с двумя казаками Пржевальский пошел на разведку. С великим трудом преодолев верст двенадцать, не более, перебрались они через горную речушку, то вброд, а то по камням, и здесь, в пустынном ущелье, где и лошадей накормить было печем, заночевали. На другой день попытались пройти дальше немного, наткнулись на остатки моста над глубоким обрывом, и Пржевальский, трезво оцепив обстановку, понял: даже если до этого места караван и сможет добраться, то дальше уже ни за что не пройти.

Пришлось возвращаться, так и не найдя дороги после этой трудной разведки…

Оставалась еще одна возможность — двинуться к западу вдоль подножия снежных гор и поискать другую дорогу.

Пошли дожди. Одежда на путниках не просыхала, набрякшие влагой тюки сделались непомерно тяжелыми, и лошади уже с трудом их несли. От непрестанно при бывающей воды речки, большие и маленькие, вздулись и стали для путешественников трудным препятствием.

Труднее всего приходилось в ущельях. Некоторые на них достигали глубины в триста и более метровой их отвесные склоны были совершенно неприступны. На дне ущелий неслись стремительные мутные потоки, скрывая скользкие камни, делавшие переправу опасной. Иногда даже и при не слишком сильном дожде сверху, с гор, приходил высокий грохочущий вал воды, бешено несущийся, перетирающий в прах мелкие камни и легко смывающий огромные валуны. Жуткая, внушающая трепет картина открывалась тогда глазам путешественников…

Пржевальский был мрачен, говорил неохотно, отдавая лишь самые необходимые приказания. Полная неясность впереди и такое же полное отсутствие на этом пути хотя бы ничтожной научной добычи, по которой можно было бы составить описание края. Птицы попадались редко, к тому же они в это время линяли и не годились для чучел, Животных вообще никаких не было видно, а растения, несмотря на лучшую для их цветения пору, встречали лишь изредка. Даже и глазомерную съемку было делать немыслимо трудно: ветры наносили из пустыни густую, постоянно висящую завесу пыли, а высокие горы хребта скрывались за плотными тучами. Едва только возникал в тучах просвет, Пржевальский спешил засечь нужные вершины и ждать нового оконца в небе, чтобы продолжить и завершить наблюдения.

Как же надоели эти нудные затяжные дожди… Никакого спасения от них и никакой надежды, что они когда-нибудь кончатся…

День за днем продвигался вперед караван. Медленно переставляя ноги, тащились верблюды, усталые лошади шли, понурив головы, и только люди, преодолевая усталость, скопившуюся за два с половиной года, держались бодро. Что угодно вынесет русский человек и к чему угодно привыкнет… Вот и песня лихая уж грянула…

Все ближе и ближе ведет дорога к России.

Неподалеку от оазиса Сампула, цветущего и самого обширного из всех, что путешественники встречали до этого, случилась одна неприятная история, в которой никто из них повинен не был, но которая оставила в душе Николая Михайловича крайне неприятный осадок.

Началось все вполне безобидно и даже интересно. По пути к оазису в одном из селений жили люди, сильно отличавшиеся от местных народов — блондины и рыжеволосые. Николаю Михайловичу захотелось поближе познакомиться с этой этнографической загадкой, и он решил заглянуть в селение. В провожатые вызвался сам каким — правитель Сампула.

Сначала он повел караван по дороге, но вскоре круто свернул и пошел напрямик через поля, засеянные кукурузой, клевером и хлебами. Потом хаким уехал вперед, а вместо себя оставил другого человека, который продолжал вести караван по полям. Пржевальский оглянулся и ужаснулся: позади тянулась широкая полоса истоптанного хлеба… Сразу же мелькнула мысль: «По полям провели преднамеренно, чтобы вызвать возмущение местных людей!» Но сворачивать уже было некуда…

Пржевальский остановился, допросил проводника, и тот сразу сознался, что действовал по приказанию хакима, а тот, в свою очередь, по указанию богдоханских властей. Понимали прекрасно: ничем сильнее не оскорбить землепашца, если растоптать в прах его труд… Кажется, никогда Пржевальский не приходил в такую ярость, какая захлестнула его в этот день.

Дурная, всегда нелепая слава благодаря огромным усилиям богдоханских чиновников бежала впереди экспедиции. Людям говорили, что в ящиках, которые везут с собой русские, замурованные в особые яйца, сидят солдаты. Уверяли, что за ними нужен постоянный присмотр, иначе они незаметно посадят необыкновенно быстро растущую иву и всю землю, которую она затенит ветвями, объявят своей собственностью.

Уж и смеяться устали от подобного вздора, а только разводили руками…