Читаем «И вновь я возвращаюсь…» полностью

Любая, даже и самая длинная дорога имеет начало и имеет конец. Начало их дороги скрывается за далью двух с лишним лет, а конец уже виден: все ближе и ближе Тянь-Шань, а там недалека и граница. Последние оазисы, последние жаркие пустыни проходят путники. Сколько таких непроходимых пустынь, сколько неприступных гор осталось у них позади…

Вот и желанные горы, вот они проходят через последний перевал в путешествии. Еще несколько шагов — и граница. Залпом из ружей они приветствуют свое возвращение.

В тот же день Пржевальский зачитал прощальный приказ. По правде сказать, на приказ это было очень мало похоже…

«Мы пускались… в глубь азиатских пустынь, имея с собой лишь одного союзника — отвагу; все остальное стояло против нас: и природа и люди. Вспомните — мы ходили то по сыпучим пескам Алашаня и Тарима, то по болотам Цайдама и Тибета, то по громадным горным хребтам, перевалы через которые лежат на заоблачной высоте. Мы жили два года как дикари, под открытым небом, в палатках или юртах, и переносили то 40-градусные морозы, то еще большие жары, то ужасные бури пустыни. Но ни трудности дикой природы пустыни, ни препоны… ничто не могло остановить нас. Мы выполнили свою задачу до конца — прошли и исследовали те местности Центральной Азии, в большей части которых еще не ступала нога европейца. Честь и слава вам, товарищи! О ваших подвигах я поведаю всему свету. Теперь же обнимаю каждого из вас и благодарю за службу верную от имени науки, которой мы служили, и от имени родины, которую мы прославили…»

Потом был утопающий в зелени Караколь — город, где завершилась эта его дорога и где ровно через три года он закончит свой путь по земле.

Перед самым Караколем навстречу экспедиции вышло много народу — офицеры, чиновники, набились, кто смог, в палатку Пржевальского, пили шампанское, произносили пышные тосты, и только вот в эти минуты он по-настоящему прочувствовал, что возвратился.

Странно — он все не мог привыкнуть, но первая радость от возвращения, встреч быстро ушла. Осталось такое ощущение, будто с окончанием путешествия расстался с чем-то бесконечно дорогим для него. Он знал, что терял: ту странническую жизнь, без которой совершенно не представлял своего дальнейшего существования. Бог знает когда теперь доведется увидеть эти ненавистные и уже снова желанные пустыни, вдохнуть чистый ледяной воздух гор… Надолго теперь со всем этим прощаться приходится. Если только не навсегда…

Он испытывал острую боль, когда думал об этом.

И еще одна нелегкая мысль возникла в тот день — самый первый день на родной земле: как ни бодрись, а годы идут, и мы с ними не молодеем. Не за горами Тибетскими тот день, когда не под силу станут тяготы трудных дорог и тогда — хочешь не хочешь — придется на вечные времена с такой жизнью проститься. Странно вот только — отчего же в самый первый радостный день об этом думается…

Во второй половине января восемьдесят пятого года его встречает уже Петербург. А в конце этого месяца Николая Михайловича производят в генерал-майоры и назначают членом военно-ученого комитета. Почетные избрания и всевозможные награждения следуют одно за другим. Пржевальский их принимает, но не забывает и о товарищах, разделивших с ним тяготы путешествия: кого сам повышает в чине, — была у него такая возможность, — за кого-то хлопочет. Он добился, чтобы каждый из участников экспедиции получил по обещанному военному ордену и в придачу денежную награду. Никого не забыл, обо всех позаботился.

О ближайших помощниках беспокоился по-отечески: Всеволода Роборовского решил пустить но своим стонам и засадил готовиться в Академию генерального штаба, а юного Петю Козлова послал учиться в юнкерское училище. Сам же, прихватив с собою полюбившегося особо Пантелея Телешова, поспешил в Слободу. Ну его, Петербург этот… На грош дела, на рубль суматохи.

В Слободе, посетив самые любимые места и вволю поохотившись вдвоем с Пантелеем, затворился в избушке и начал писать книгу о проделанном путешествии. День за днем, верста за верстой всплывали в его памяти, поднимаясь со страниц дневника.

Подвел итоги: путь за два года пройден огромный — 7815 километров по большей части вообще безо всяких дорог. На северной окраине Тибета открыта горная страна с могучими хребтами. Целый ряд из них, а также и несколько вершин названы русскими именами. Исследованы истоки Желтой реки, открыты и описаны большие озера — Русское и Экспедиция. В коллекциях собраны новые виды птиц, пресмыкающихся, млекопитающих, выловлены новые виды рыб, найдены и положены в гербарий новые виды растений.

Вот ведь сколько удалось сделать всего! Никто из путешественников не мог сделать столько, даже и кумиры его юности — великие Генри Стэнли и Давид Ливингстон.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пионер — значит первый

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии