И только море запомнит

Осторожно спустившись с крыши в очередном переулке, Моргана поправляет на себе потрепанный и выцветший камзол. Она бережно убирает в сумку каперскую грамоту – еще нет смысла избавляться от этой бумажки. Некоторые не особо дальновидные солдаты верят в документ, не слишком к нему приглядываясь. Так что она еще сможет парочку раз провернуть уже ставший привычным трюк. А позже можно вообще кому-нибудь толкнуть эту бумажку, полагаясь на глупость и невежество покупающего.

В любом случае, документ Моргана пока прибережет. Да и подпись, выведенная знакомой рукой, никак не позволяет просто так выбросить прошлое, почти целую историю, в грязь.

О’Райли выходит на улицу, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. По привычке она поправляет кончик облезлого пера райской птицы, уже хочет нырнуть в толпу рыбного рынка, но молодой офицер в напудренном парике очень ловко хватает ее за локоть и крепко вцепляется в него.

На какое-то мгновение О’Райли кажется, что она видит в чужом лице знакомые черты.

– Бентлей? – ее голос дрожит, надламывается, как одинокая соломинка.

Его не может быть здесь, он умер вот уже как девять лет назад. Сгорел заживо, потому что она его бросила. Выбрав самый простой путь, Моргана предпочла поставить на кон все, чтобы остановить видимую только ей опасность. Но память и сознание, сговорившись, подкидывают ей наваждение. И от одних только серых глаз офицера в красном мундире ей чудится, что они снова в Нассау. И Бентлей Кеннет рядом с ней.

Но это не он. От Бентлея в офицере нет ничего, кроме напудренного парика, роднящего всех военных между собой. Однако О’Райли сдается. Она даже не слышит, что ей говорят, обмякнув в крепких руках. Неужели последние несколько лет сделали ее настолько сентиментальной?

Моргана устала. Каждый уважающий себя человек считает правильным донести на нее, сдать властям, проинформировав за шиллинг, в какой трактир ступила ее нога, в какой таверне она выпила пинту эля. Жизнь помотала ее, заставив стать бледным подобием себя прошлой. И хочется сдаться, опустив окончательно руки. Уже нет никаких сил и никакого желания бороться, а смысла в бесцельном существовании с каждым утекающим днем все меньше и меньше.

К офицеру присоединяются еще трое. Слишком мало сопровождающих, ее конвой должен быть больше. Но самая опасная из ныне живущих пиратов, по праву называющаяся так в народе, сейчас выглядит просто слабой женщиной. Может, ей и правда вернее сдаться, позволить объявить во всеуслышание каждый ее грешок – за столько лет их накопилось уже немало. Блеклая улыбка на секунду озаряет обезображенное шрамом лицо. Моргана усмехается, мысленно жалея себя. Только Колман Мерфи и позволяет ей жить дальше, поддерживая на кривой тропинке. За смешок О’Райли получает хороший удар в спину, выбивающий дух, она запинается о собственную ногу.

– Живее, тварь, хватит ковылять.

Глаза широко распахиваются. Да о чем же таком она думает? И почему хочет сдаться? Разве когда-нибудь она принимала судьбу? Она боролась до конца, а сейчас вот так вот спокойно вверяет в чужие грязные руки свою жизнь. Моргана принимается вырываться. Она пинает в колено одного из своих конвоиров, но другой успевает неслабо огреть ее по затылку прикладом мушкета так, что шляпа слетает с головы и шлепается в грязь.

– Я требую, чтобы написали моему отцу! – громогласно вопит О’Райли, пока мир перед глазами чернеет, и она падает на колени. Ее подхватывают и начинают тащить волоком, пока зеваки со всех сторон вытягивают шеи, чтобы взглянуть, какого пирата повесят без суда. А ее повесят, даже не став разбираться. Слишком много плохого она совершила. И ограбление судов английской короны – лишь малое из ее прегрешений. От таких, как она, избавляются моментально, но с особым размахом, чтобы потешить народ.

В Лондоне уже допустили ошибку, когда попытались судить ее перед публичной казнью. Улизнуть из петли там оказалось не так уж и сложно. Так почему же она сдается сейчас? Передвигать ногами становится все труднее и труднее. Но наконец ее вталкивают в карету и захлопывают дверь. В замке несколько раз проворачивается ключ.

О’Райли медленно моргает, глядя на устеленное соломой деревянное дно. И откуда только в этом захолустье нашелся кэб? Карета трясется по кривым улицам, Моргана предпринимает попытку подняться на руках, садится на колени, но от дергающегося экипажа и неслабого удара по голове ее выворачивает на грязную солому перед собой.

Вчерашний ужин из фасоли и водянистой похлебки, запитый разбавленным вином, покидает желудок. Она сплевывает желчь и рукавом вытирает губы.

Омерзительно.

Да что же она делает со своей жизнью? Капитан поднимается на ноги, согнувшись в три погибели, она упирается руками в потолок экипажа и начинает агрессивно стучать кулаками, чтобы солдаты снаружи слышали ее и даже не думали расслабляться.

– Вы не имеете никакого права арестовывать беременную женщину! Даже Мэри Ридд не судили беременной!