По сей день жалею — не написал о нем, хотя образ этого человека, его биография пленили бесконечно и черты его так или иначе я вписывал не раз то в один, то в другой драматический рисунок, делая это почти бессознательно.
Но я мечтал написать о нем как о личности невымышленной, с его фамилией и с его подлинной судьбой, может быть, пьесу, может быть, сценарий…
Мысль эта не оставляла долго, я ходил в квартиру, где он жил еще недавно, на улице его имени, близ Зубовского бульвара, с разрешения вдовы его, Марии Эмильевны, рылся в выцветших его бумагах времен и духовного училища и семинарии, и Томского и Дерптского университетов, разглядывал и студенческие его фотографии, внимал ее рассказам, нелепым, эгоцентрическим и все-таки любопытнейшим, потому что она сама была незаурядным по-своему человеческим экземпляром, — но об этом чуть позже…
Я уже, мне кажется, нашел главную, ведущую тему его жизни, уже знал и его обыденные привычки, излюбленные им словечки, знал и всю бытовую и всю трагическую стороны его поистине мощной, и неординарной, и милосердной биографии.
У меня сохранились выписки из его личных воспоминаний, из брошюр и книг его биографов, важнейшие даты его жизни…
Заявился на свет божий в девятнадцатом веке, как и Борис Ильич, только раньше его на девять лет — родился в 1876 году. Кончил духовное училище, потом семинарию, не захотел быть священником, вопреки воле отца поступил в Томский университет, вот тебе две семикопеечные марки, сказал отец, пришлешь мне заказным извещение, когда придет твой последний час, а денег и не проси, неоткуда мне их взять… Бурденко решает сдать по всем предметам на пять баллов — тогда получит стипендию.
«Получил круглые пять — это стоило двух месяцев бессонных ночей… Пугали: придется за нее служить где-то в местах отдаленных и «сильно прохладных», в поселке, где живут только заседатель, доктор, пять казаков, где все в течение трех лет допиваются до белой горячки и сходят с ума, где даже ездовые быки и те пьют водку…»
Участник четырех войн — русско-японской, первой мировой, финской, великой Отечественной…
В Маньчжурии, на русско-японской, в составе полевого летучего отряда милосердия его ранят на поле боя — пулей навылет.
Тогда — редкая для врача награда — солдатский Георгий…
В 1914 году снова на войне в действующей армии. 28 декабря в петроградской газете «Вечернее время» — большая корреспонденция, заглавие «Профессор Бурденко», «маленький, невзрачный человек в защитной куртке и фуражке, в высоких сапогах, про которого сестры говорили «такой руки, как у профессора Бурденко, второй в армии нет»…
Второй в армии…
Такой второй не было потом и на фронте, и в мировой хирургической науке.
20 декабря 1944 года открылась первая учредительная сессия Академии медицинских наук СССР. Первым ее президентом избран Николай Нилович Бурденко. Единогласно, под бурные аплодисменты.
Вот тогда уже сблизился с Борисом Ильичом. Нравились его энергия, его отдача, его надежность.
220-летие Академии наук. Академик Бурденко награждается орденом Ленина.
Звание Героя Социалистического Труда ему было присвоено в самый разгар Отечественной войны.
Почетный член Международного общества хирургов, почетный член Лондонского Королевского общества, американского объединения врачей, доктор гонорис кауза Парижской академии хирургии…
Три ордена Ленина, орден Красного Знамени, Отечественной войны первой степени…
Когда началась война, 22 июня 1941 года пришел в Военно-санитарное управление Красной Армии.
— Считаю себя мобилизованным.
Приказом народного комиссара Бурденко присвоено звание корпусного врача — сокращенно «корврача». И одновременно назначен главным хирургом Красной Армии. Потом было звание — генерал-полковник…
На фронте неоднократно брал в руки скальпель и оперировал в непосредственной близости от поля боя.
И тогда, как и в самом начале его воинского, научного, хирургического пути, его идеалом, его любимым человеком был другой великий русский хирург, как и он, делавший операции в дыму сражений, — Николай Иванович Пирогов.
И в кабинете Бурденко был бюст Пирогова…
Любил театр. Даже сам когда-то во времена учения в семинарии играл в любительских спектаклях — и Осипа в «Ревизоре», и Митрофанушку в «Недоросле».
В Москве был завзятым театралом и восторгался Остужевым и Щукиным, писал даже о своих театральных впечатлениях (было это еще до войны) в журнал «Театр»…
Штрихи, штрихи…
Ему было шестьдесят пять лет, когда он потерял речь.
Лежал в тыловом военном госпитале — его отвезли в Омск.
Был утренний обход.
Бурденко протянул врачу листочек бумаги. Там было написано:
«Принесите мне зеркало».
— Зачем оно вам? — спросил врач, забыв, что Бурденко не слышит. Тогда врач повторил свой вопрос — на бумаге.
Бурденко написал: