понимает разницы между административной и полицейской деятельностью или что оно занимается этой последней из любви к искусству. Остается последнее: следовательно, страна переживает момент, когда приходится уделять полицейской деятельности больше внимания, чем того, быть может, хотело бы само правительство» [635]. Это было признание в духе Маркова 2-го, но сделанное уже правительственным официозом.
Страх перед приближением революции охватил весь контрреволюционный лагерь. «Недовольны,— говорил Маклаков, вторя Шидловскому,— в настоящее время центральные элементы страны, которые более всего хотят мира, прочного мира, которые боятся новой вспышки революционной войны... Тот лозунг, гг., который мы видим в России, один: все говорят, что если мы будем идти дальше по тому пути, по которому нас ведут, то нас приведут ко второй революции, и это сознание живо, несмотря на то, что внешние условия как будто сложились благополучно (т. е. хотя внешне пока все выглядит спокойно.—
Не меньшую тревогу испытывали «верхи» и правые. Отражая их настроения, Меньшиков в статье с характерным заголовком «Кто у власти?» писал: «Судя по бумагам, у власти находятся П. А. Столыпин и „объединенное пра- вительство“». Но «к т о же тут (в государственной жизни.—А.
Другой нововременский публицист И. А. Гофштеттер, в статье «А воз и ныне там» очень убедительно развенчивал основной тезис либералов, доказывавших, что виновника
ми всех «конституционных» бед являются лица, строящие козни, вроде правых Государственного совета и непосредственного окружения царя, а не объективные факторы. «Но можно ли серьезно утверждать,— резонно спрашивал автор,— что во всех наших конституционных неудачах виноваты определенные лица?» Ведь «что-то такое делает их (министров—«убежденных конституционалистов».—
Ту же идею развивал и Меньшиков. «Событий много,— писал он в статье «Общая неудача»,— но над всеми ими веет невидимое присутствие одной тревоги: неудача с парламентом». Кадеты все время твердят, что необходимо дать «конституцию» и тогда все будет в порядке. Но уже столь частые повторения говорят о негодности рецепта: «Когда дождевая туча нависла над полем, нечего служить молебны о дожде: он сам хлещет. Именно то, что полный парламентаризм не дан, доказывает, что для него нет условий...»[639].
Весьма сильное воздействие на общее настроение контрреволюционного лагеря оказали события конца 1910— начала 1911 г., связанные со смертью председателя I Думы
С. А. Муромцева и Льва Толстого и избиениями политических заключенных в вологодской и зерентуйской катор
жных тюрьмах. В первой тюрьме было высечено 100 заключенных, во второй, в знак протеста против телесных наказаний, покончил самоубийством Егор Сазонов, убийца Плеве [640]. Все это послужило толчком к широкому студенческому движению. В ряде университетских городов начались забастовки студентов. В подробном обзоре, сделанном в департаменте полиции, констатировалось, что это движение, начавшись как аппозиционное, в скором времени приобрело ярко выраженный революционно-демократический характер. Дело шло к всероссийской студенческой забастовке [641].