Весьма чувствительный удар нанес буржуазии Витте. Дело было не в новизне фактов, которые он приводил, а в том, что бывший министр финансов был признанным авторитетом в области этих фактов. Выступая 18 апреля 1912 г. в Государственном совете с одобрением страховых законопроектов, Витте подчеркнул, что русская промышленность по сравнению с промышленностью европейских стран получает большую прибыль «под действием двух живительных влияний»: протекционизма и аграрного перенаселения. «Нигде в европейских странах промышленность не имеет столь дешевых рабочих рук, как у нас в России»,— заявил он, приведя соответствующие цифры[618].
Во второй речи, опровергая дутые цифры промышленников, согласно которым германская промышленность была якобы прибыльнее русской, Витте поставил весьма простой, но решающий вопрос: если это так, то почему иностранный капитал идет в Россию, а не наоборот? Тогда, иронизировал он, «мы завоевали бы мирным путем Германию, Францию, Англию и т. д.»[619]
Выступая третий раз с возражениями Триполитову, Крестовникову и др., Витте отверг их довод, будто иностранный капитал идет только в немногие доходные отрасли. Сославшись на кризис 1900—1901 гг., он показал, что тогда больше всего пострадали именно иностранные капиталы. Не выдерживает критики, по его мнению, и другое соображение промышленников, согласно которому русские капиталы не идут за границу только потому, что их просто нет. «Но позвольте, господа, припомнить,— резонно
ответил Витте,— сколько капиталов русских было переведено за границу в 1904 и 1905 гг. накануне революции. Сотни и сотни миллионов. Когда нужно было уходить от революции, тогда нашлись капиталы и отправлялись за границу. И они оставались бы там и пошли бы в промышленность, если бы это было выгодно. Но как только у нас все успокоилось, понятно, что и капиталы пришли обратно для помещения их здесь более выгодного. Наконец, если вам угодно будет обратиться к отчетам банков и к различным капиталам, которые в этих банках лежат непроизводительно, то вы увидите, какая у нас масса своих капиталов» [620]. Убедительно разоблачив несостоятельность жалоб промышленников на обременительность для них расходов, предусматриваемых страховыми законопроектами, Витте назвал все их расчеты и доводы «финансовой ересью».
Выступления Витте имели большой резонанс, и все попытки промышленных заправил сгладить произведенное ими впечатление оказались неудачными. В ответной статье, озаглавленной словами Витте «Финансовая ересь», автор ее, барон Майдель, вынужден был признать, что «речь несомненно послужила к укреплению ошибочных взглядов, столь прочно установившихся в образованной части общества на положение нашей промышленности» и в этом заключается «идейный грех бывшего насадителя крупной индустрии в нашем отечестве»[621].
Ленский расстрел еще более обострил противоречия между помещиками и буржуазией. При обсуждении запросов о ленских событиях Марков 2-й, Замысловский и др. негодовали по поводу ненасытных аппетитов промышленников. Правда, основная вина за ленскую трагедию была возложена на капиталистов-евреев, но тем не менее кампания велась против буржуазии в целом. «Новое время» пестрело заголовками и выражениями вроде «Зарвавшиеся монополисты», «Круговая кабала», «Господство монополистов, потерявших меру в своих притязаниях и не боящихся для защиты своих привилегий проливать кровь рабочих, создающих им колоссальное богатство». Одновременно выражалось всяческое сочувствие рабочим: «несчастные рабочие», «каторжный труд», «жертвы биржи» и т. п.[622] Помимо
демагогии и желания свалить вину с правительства на капиталистов, здесь еще имело место стремление вернуться к старой, открыто полицейской политике в рабочем вопросе.
Провал рабочей политики и Ленский расстрел, в связи с общим провалом третьеиюньского курса, привели к усилению противоречий в самом правительственном лагере, разочарованию в союзе с буржуазией. Весьма симптоматичной была в этом отношении статья Меньшикова под заголовком «Экзамен В, Н, Коковцова», опубликованная спустя три дня после Ленского расстрела. Она была посвящена речам Коковцова и Крестовникова, которыми они обменялись в Московском биржевом комитете, «Обе речи,— писал Меньшиков,— явились как бы громкими декларациями двух союзных лагерей перед новой парламентской кампанией: правительства и капитала,,,» «Как все это, согласитесь,—сетовал автор,—не похоже на добрые старые времена торжественных выездов начальства в Москву! Невольно спрашиваешь, куда девалось господствующее сословие в России — дворянство?» «Купцы решительно выступают в роли древних дворян, они требуют себе привилегий во имя бесспорных государственных и всенародных интересов, А дворянство,., добровольно обрекает себя на чисто служебную, наемническую роль,,,» Коковцов выдержал экзамен у биржевиков «на двенадцать баллов»[623].