Правительство решило разгромить забастовку в самом начале, не останавливаясь ни перед какими средствами. Применены были поистине драконовские меры, выразившиеся прежде всего в массовых исключениях студентов. За учиненный разгром университетов и высших учебных заведений министр просвещения Кассо получил одобрение со стороны «объединенных дворян». В частности, ему было послано письмо, в котором говорилось: VIII съезд уполномоченных дворянских обществ (март 1912 г.) «единогласно постановил выразить горячее сочувствие Вашей неутомимой и высокополезной деятельности и уверенность, что все чинимые Вам препятствия не остановят Вас на избранном пути». Кассо в свою очередь прислал ответ, в котором благодарил съезд за поддержку [642].
Студенческое движение вызвало у реакции ассоциации с кануном 1905 г. Оно испугало ее не само по себе, а как повод, искра, могущая зажечь всеобщий пожар. В статье «Хирургическая мера» Меньшиков, полностью одобряя меры, принятые правительством, уверял, что в противном случае дело кончилось бы новой революцией[643].
В другой статье Меньшиков ставил вопрос еще более определенно: «Вероятна ли теперь в России всеобщая забастовка? — спросит иной утонченно-слабый читатель. Другими словами: стоит ли тревожиться и не лучше ли перевернуться на другой бок, ничего не делая? Мне кажется, всеобщая забастовка вероятна, ибо она понемногу уже начинается». Доказательством служат забастовки в высших учебных заведениях: именно с них «началась и так называемая революция 1905 года»[644].
Это мнение было отнюдь не личным. Оно отражало настроение всего правого лагеря. 3 декабря 1910 г. председатель Постоянного совета объединенного дворянства граф А. А. Бобринский записал в своем дневнике: «...революция делает свое... и дворянство готовится бороться вновь с „иллюминациями44 усадеб при дегенератном попустительстве правительства». Спустя два дня он записал: «То, что происходит теперь, не ясно. По-видимому, зачинается заря 2-ой революции»[645]. Это писалось не для публики.
Кадетская оценка полностью совпадала с оценкой правых. «Пять лет спустя после манифеста 17 октября,— констатировала «Речь»,— мы очутились перед картиной, близко напоминающей дооктябрьские времена» [646].
Но если правые считали, что единственный способ приостановить процесс — это быстрые и жестокие репрессии, то либеральная буржуазия, наоборот, полагала, что такой путь лишь приближает революцию, приводит ко всеобщему озлоблению и ненависти против существующего строя. Наиболее крупным проявлением подобного беспокойства было известное письмо 66 московских капиталистов, опубликованное в газете «Утро России». В письме, в частности, говорилось: «Мы являемся убежденными сторонниками необходимости настойчивой и непреклонной борьбы с студенческими забастовками...» Однако протесты студентов — это результат последних мероприятий правительства. О них нельзя молчать, так как молчание может быть воспринято как поддержка и одобрение «страны» [647]. Письмо было подписано в основном представителями «прогрессистской» буржуазии: Рябушинскими, А. И. Коноваловым, С. И. Четвериковым, И. Д. Морозовым, С. Н. Третьяковым и др. Оно вызвало многочисленные нападки правых и октябристов, одобрение и сочувствие либералов.
В замечательной статье «Заметки. Меньшиков, Громовой, Изгоев» В. И. Ленин очень ярко охарактеризовал состояние растерянности и тревоги, охватившее весь