i cf85044c3a33e6c4

тебя одной, лучше всех именно я. Я буду с тобой и для тебя всегда. На свой манер, как умею, но

это обещать могу.

Вот

только

вместо

того,

чтобы

расчувствоваться,

я

начинаю

злиться:

— Я… не понимаю… твое “всегда”! — вдруг взрываюсь я. — Мы прожили четыре года вместе.

И ты вышвырнул меня из своего дома так, как даже с собакой не смог! Ты… ты искалечил меня

и ушел! Сейчас мы вместе меньше месяца, и ты вдруг посмел заговорить о каких-то гарантиях?

Шон, ты изменял мне, намеренно унижал меня, заставлял тебя ненавидеть, ты сделал меня

инвалидом. А теперь заявляешь, что никогда не позволишь уйти? Не слишком ли много на себя

берешь?!

— Да, именно это я и делал, — отвечает он просто и спокойно, заставляя потерять запал,

превращая гнев в обиды и сожаления, — но ты ушла.

— Ты этого и добивался! — огрызаюсь я.

— Да. И с тех пор я учел свои ошибки, потому никогда не стану поступать с тобой так, как

раньше.

— С чего я должна тебе поверить? — желчно интересуюсь я.

— Я расскажу только один раз — сегодня, — и никогда не стану повторять снова. Советую

засунуть обиды подальше и попытаться понять, пока такая возможность есть. — Он замолкает

на мгновение, и в тишине гостиной отчетливо слышится мое недовольное сопение. Да,

вероятно, стоит сбавить обороты и все-таки выслушать историю журнального столика, уверена,

речь пойдет именно о нем. — Ты не пришла ко мне в тюрьму, — начинает Шон, а я

возвращаюсь мыслями в те жуткие дни. Да, так и было. — Вызвала Алекса и Карину из

другого, черт возьми, полушария, а сама не пришла. Ты должна была прийти, я этого ждал, в те

несколько дней у меня не было ничего другого, я просто сидел, предвкушал, как ты появишься

у гребаной решетки, продумывал в деталях слова, которые скажу тебе. А ты все разрушила. Ты.

Просто. Не пришла. Да, тебя могли не пропустить, но обязательно поглумились бы над этим. У

всего есть две стороны, тюремщики бы поиздевались, а я бы узнал, что ты приходила. Этого я

тоже ждал. Однако ты даже не попыталась. Я думал, как выгоню тебя, так ничего и не

рассказав, но на должность хорошего я и не претендую. Хорошей из нас двоих была ты, и в эту

игру играли мы в четыре руки. Ты должна была прийти.

Я был в бешенстве, потому что Леклеру удалось меня напугать, и крыть было нечем. Но

еще я злился, потому что мой устоявшийся привычный мир трещал по швам. Ты же не пришла.

А я привык, что ты приходишь. Привык, что ты где-то рядом, под боком. С надушенными

крашеными волосами и в дурацких детских платьях в цветочек. Так в чем было дело? Что

случилось? Ты испугалась, уехала? Или вдруг начала презирать меня за этот арест настолько,

что не потрудилась даже появиться?

И вдруг ко мне заявляются Алекс и Карина и сообщают, что вообще-то ты никуда не

уехала, а сидишь себе преспокойненько у меня дома, но идти отказываешься. И что?

Получается, ты неплохо себе существовала одна, без меня, в то время как я сходил с ума эти

несколько суток, казавшихся годами, и думал, дьявол тебя подери, не о Леклере, обвинениях и

незавидной участи, которая ждала бы меня, стоило Бюро найти хоть малейшие доказательства

моей незаконной деятельности, а о твоем нежелании меня видеть! Я безумно на тебя злился и

никак не мог понять, когда мы успели поменяться местами. Когда-то, где-то и как-то что-то

сломалось и вдруг я начал от тебя чего-то ждать. Причем невозможного. Вероятно, виной всему

время и то, что я очень долго схожусь с людьми и терять их, в итоге, тяжелее, чем другим, но

как бы то ни было, результат был именно таков: иронично, но мы поменялись местами. И плюс

ко всему, я знал, насколько ты решительна и мстительна. Знал, что ты не простишь мне того,

что я с тобой сделал. Даже хуже, если почувствуешь эту власть — станешь в открытую

пользоваться. Ты находишь малейшую слабость и начинаешь бить именно туда. Как это было с

Пани. Я знал, что худшей стервы, чем ты, не встречал и навряд ли встречу, но до того момента

никогда не думал, что это может выйти боком мне самому. О нет, ты бы не простила, но мне,

по-видимому, оказалось нужно именно это.

Возвращаясь домой после освобождения, я хотел сделать тебе не менее больно, а уж это я

умею. Стоит ранить твое самолюбие, и ты начинаешь сходить с ума. Я был зол и пьян, а ты

сидишь на мягком диване, и якобы так рада, что меня выпустили. Отлично, рада видеть? Так

какого черта, спрашивается, ты тогда не пришла на меня в камере полюбоваться? Будто все

вместе сговорились меня добить. И Леклер, и ты, и Алекс с Пани с бесконечными расспросами

и советами. И, главное, стоишь ты вся такая напоказ белая и невинная, ну олицетворенная

жертва. А, на самом деле, пострадавший чуть ли не впервые в жизни я. Клянусь, в тот момент я

хотел одного — никогда тебя больше не видеть. Будто нет тебя, а, следовательно, и проблем

тоже. Хотел, чтобы ты ушла, хотел, чтобы ты меня боялась. Но я не собирался толкать тебя на