придерживать листок.
Постель, в которой я пишу, стоит в военном госпитале в Камбрэ. А в лазарете я нахожусь
по той причине, что позавчера один крайне недоброжелательный англичанин коварно
прострелил мне левую руку.
Это был двухместный «Сопвич», который я уже отправил вниз, так что он уже падал, и
который я в припадке охотничьего благородства пощадил, — и вот его благодарность!..
Но не страшитесь ни за жизнь мою, ни за руку. Кости и нервы не пострадали, выстрел
лишь задел по касательной. То, что все это так чертовски больно, — дело второстепенное;
я злюсь только из-за того, что пришлось бросить в переделке мою эскадрилью — как раз
теперь, когда началась весенняя заварушка.
Надолго ли я застрял в лазарете и получу ли еще один отпуск — о том ведают лишь боги.
Порадуйте же приветом проклятого на одиночество и бездействие лазаретного узника…»
Что ж, художнику Кольшайну из Дюссельдорфа удалось, в конце концов, закончить
портрет Эрвина Бме. И предсказание насчет орденов сбылось: теперь Бме награжден
Железным крестом и Рыцарским крестом ордена Дома Гогенцоллернов.
— Мы никак не можем отправить вас обратно на фронт! — сказали ему в штабе армии,
когда Бме явился доложить о своей готовности вернуться к боевой работе. —
Помилуйте! Вы были тяжело ранены. Вы... уже немолоды. И потом, ваш опыт...
— Снова инструктором? — догадался Бме.
— Это временно, пока не восстановится ваше здоровье, — обещали ему.
Но постарались задержать его как можно дольше.
И вот наконец сбылось: Эрвин Бме снова на фронте.
Эскадрилья, над которой он принял командование, называлась «Освальд Бльке».
— Великие люди обладают бессмертным духом, — с такими словами Эрвин Бме
обратился к своим подчиненным. — И мы можем видеть это воочию. Дух Освальда
Бльке живет в нас, в наших крыльях, в наших победах. Он поведет нас в бой — как
некогда вел нас сам Освальд, живой и во плоти.
Годовщину гибели Освальда Бльке Эрвин Бме провел на кладбище в Дессау — на
могиле боевого товарища.
У него оставалось еще время, и он заехал в Гамбург — повидать Анну-Мари. Она близко
к сердцу приняла эту историю и нашла удивительные слова, чтобы утешить своего друга
по переписке.
Увидев Эрвина, Анна-Мари засияла такой неподдельной радостью, что он смутился.
— Сегодня в полночь отходит мой поезд на фронт, — заговорил он. — Времени почти
нет, поэтому я обязан... Да, я обязан вас спросить: Анна-Мари, вы... вы любите меня?
— Да! — вскрикнула она. — С того самого мгновения, как увидела вас вылезающим из
самолета во время вашей «вынужденной посадки» у нас на лужайке»! Но почему, ради
всего святого, почему, Эрвин, вы молчали так долго?
— Потому что... — Он снова замялся. — Проклятье, фройляйн! Потому что я боялся
услышать «нет»! Потому что ваше «нет» нарушило бы мое внутреннее равновесие до
такой степени, что я не смог бы больше сражаться!.. Да, — он усмехнулся, — вот так.
Человек сражается на самолете, не боится ни смерти, ни дьявола, но ужасно боится милой
молодой девушки...
Она мягко взяла его под руку:
— Так и должно быть. Вы изумительно старомодны, мой герой.
— И вы, — сказал он, осторожно поцеловав ее в щеку. — Я обожаю вашу
старомодность...
— Когда я получу благословение родителей, мы объявим о нашей помолвке, — сказала
Анна-Мари. — Ах, Эрвин! Сколько времени мы с вами потеряли!
— Но подхожу ли я на роль мужа? — Он снова заколебался. — Без определенного
положения в жизни, без ясного представления о будущем... и связать свою судьбу с
судьбой другого существа!
— На что же вы надеетесь? — Она посмеивалась так, словно знала ответ.
Улыбнулся и он:
— На милость благосклонного духа, который всегда помогает сильным и смелым.
И добавил:
— Никогда я не думал, что старый, побитый жизнью человек может быть так по-
юношески счастлив!..
— Мартин! — Эрвин Бме с трудом растолкал брата, который продолжал храпеть, хотя
было уже десять утра. — Проклятье, великан, ты никак впадаешь в зимнюю спячку!
— Эрвин! — Мартин открыл глаза. — Что случилось? Ты давно приехал?
— Вчера. Ты не слышал. Мартин, это случилось! Анна-Мари будет моей женой! У меня
есть невеста!
— Я всегда подозревал, что она к тебе неравнодушна, — хмыкнул Мартин.
Скоро вся эскадрилья поздравляла Эрвина, сыпались шуточки насчет «вынужденных
посадок» на чужих лужайках, которые приводят к таким «смертоносным последствиям».
Эрвин Бме улыбался все шире и понимал, что он действительно счастлив. Впервые в
жизни.
Он был даже счастливее, чем после первого восхождения на Юнгфрау!