i a3ecc4926ae78677

— Я должен ехать на фронт! — Бме беспокойно расхаживал из угла в угол, он явно не

находил себе места.

— Эрвин, я только-только начал работу над портретом! — возмутился Кольшайн. — К

чему спешка? Радиограммы пока не было, в эскадрилье тебя еще не ждут. Если бы новые

самолеты уже прибыли, Бльке тебя непременно бы известил.

— А он и известил меня, — мрачно произнес Бме. Он указал на газетную заметку. — По-

своему. В присущей ему неподражаемой манере. В статье пишут, что Освальд Бльке

только что сбил своего двадцатого. Двадцать сбитых неприятельских самолетов! А я

отсиживаюсь в Дюссельдорфе.

Он немного успокоился и прибавил:

— Не огорчайся, Ганс. Когда я приеду в следующий раз, то, возможно, тебе придется

писать меня уже с орденом. Так выйдет даже лучше, не правда ли?

Кольшайн кивнул и начал собирать кисти.

— Только возвращайся живым, Эрвин, — попросил он.

— По крайней мере для того, чтобы ты мог закончить портрет! — засмеялся Эрвин Бме.

— Обещаю.

9 марта 1930 года, Лейпциг

…— У вас есть копия этого портрета, фройляйн Анна-Мари? — спросил профессор

Вернер. — Для издания книги писем было бы неплохо поместить там репродукцию с

изображением героя.

— Есть и фотография, и портрет, — ответила молодая женщина. — Вы сами можете

оценить, удалось ли профессору Гансу Кольшайну передать характер Эрвина Бме.

С точки зрения Вернера, портрет получился слишком мрачным. Но, может быть, это

потому, что Эрвин Бме погиб — когда знаешь будущее своего героя, многое

представляется в ином свете...

10 сентября 1916 года, Бертинкур

— Новые самолеты прибудут хорошо если к концу недели, — такими словами встретил

Освальд Бльке примчавшегося в эскадрилью Эрвина Бме. — Но это, конечно же, не

повод не летать.

— А что у нас есть? — спросил Эрвин.

— Лично у меня остался еще старый «Фоккер», — ответил Бльке. — Вам, мой друг, я

советую обратить внимание на тот списанный «Хальберштадт». Он еще на ходу... если

постараться.

— Хотите сказать, на нем можно немного поездить по аэродрому? — улыбнулся Эрвин.

Бльке кивнул.

— Приложим усилие — и он, вероятно, даже взлетит. Где ваш механик?

— Я ему помогу, я ведь инженер, — сказал Бме. — В Африке это означало, что я умелец

на все руки. Впрочем, при восхождении на гору...

— Вы просто человек эпохи Возрождения, — с легкой добродушной иронией произнес

Бльке, и Бме, к его удивлению, покраснел, как школьник.

Вечером Герхард Мюле, еще один летчик (из четырех имевшихся сейчас в эскадрилье)

спросил у Бме:

— Заметили у Бльке медаль за спасение человеческой жизни?

— Да, — ответил Бме, — но не решился спросить, как он ее получил.

— Он не любит о таких вещах рассказывать, — кивнул Мюле, — но я там был и видел.

Вообразите, ездили мы в один французский городок, знаете — речка, развалины замка... И

вот сидит на старой стене парнишка лет пятнадцати и удит рыбу. Вдруг он плюхнулся в

реку. То ли рыба дернула за леску, то ли голова закружилась... Упал и тонет.

Эрвин покачал головой. Бывалый спортсмен, некогда бравший призы в заплывах в

Цюрихе, он вообще не понимал — как можно утонуть в реке.

— Бльке как был — в мундире, затянутый в ремни, застегнутый на все пряжки и

пуговицы, — продолжал Мюле, — сиганул за ним в реку. Не вытащил. Нырнул вторично

и наконец выволок беднягу на берег.

— Благородный поступок, — сказал Бме.

— Погодите, это еще не все, — остановил его Мюле. — Как только «утопленник» пришел

в себя, Бльке у всех на глазах хорошенько вздул его — за то, что не потрудился

научиться плавать!

— Да, таков наш Бльке! — медленно проговорил Бме.

Аэродром размещался на большой поляне в лесу. Высокие деревья окружали самолеты —

точнее, те останки самолетов, которыми сейчас располагала эскадрилья.

— Живем мы возле дороги, — предупредил Мюле. — Запаситесь воском, чтобы заткнуть

себе уши: тут день и ночь ездят грузовики. Впрочем, потом вы привыкнете. Мы уже спим,

как младенцы, и грохот нам нипочем.

31 октября 1916 года, Ланьикур

Открытка, разрисованная цветами, лежала перед Бме на столе. Несколько девушек из

числа добровольных военных помощников, и в том числе Анна-Мари, желали герою-

летчику побед и процветания.

А у него на сердце был тяжелый камень. Нет, нужно написать ей. Нужно рассказать ей

все...

«Моя дорогая фройляйн Анна-Мари! Бльке нет больше среди нас...

В субботу во второй половине дня мы сидели в боевой готовности в нашем домике на

аэродроме. Я как раз начал с Бльке партию в шахматы — и тут, вскоре после четырех

часов пополудни, — нас призывают лететь к линии фронта. Пехота противника начала

наступление.

Бльке нас вел сам — как обычно. Очень скоро нас атаковало несколько быстрых

одноместных английских самолетов, которые, надо признать, очень умело обороняются.