i_0e02284c13ff104d

старался как можно чаще попадаться ей на глаза. Казалось, я постоянно

нуждался в горючем Ириного присутствия, иначе любовь моя могла погаснуть

так же быстро, как вспыхнула, и я бы замёрз без этого чувства. Если мы

не виделись в течение недели или десяти дней каникул, я забывал о своей

печали и даже стихи писал гораздо реже. Но стоило мне вернуться в школу, как я начинал с новой силой страдать от одиночества и ежеминутно думать

о том, как несчастен.

Сначала она не обращала внимания на это моё смущение (или делала вид), но потом вместе со своими новыми подружками начала подтрунивать надо мной.

- Что, Артёмка, голову повесил? Ну, поговори с нами. Расскажи, что на

выходных делал.

Приводилось бормотать что-то невнятное, потому что я-то ничего

особенного на выходных не делал, а расскажи я им, что не вставал оба дня

с дивана, они, наверное, смеялись бы надо мной всю оставшуюся неделю.

- Артём, почему ты свой чуб не причёсываешь? Ты на Есенина похож в таком

виде. Все хорошие мальчики пользуются пенкой для волос.

- Артёмка, а что, девушка-то появилась у тебя? Вон, Артур-то твой

времени даром не теряет.

Я от этих вопросов краснел еще больше, но ни насмешки, ни каверзные

вопросы, ни ироничный взгляд чёрных Ириных глаз не могли заставить меня

держаться от неё подальше. Впрочем, хотя её и забавляла моя робость, она

шутила надо мной не со зла, и каждый раз, когда я, сам того не желая, выдавал свою обиду, делала попытки приободрить меня: - Ну ладно тебе, Артём. Ты чего надулся-то? Мы же пошутили, не обижайся

на нас,- ласково говорила она, и каждый раз я старался принять беспечный

вид - скорее, чтобы не выглядеть расстроенным, чем на самом деле

успокоенный её словами.

Так или иначе, из девушки, за которой я наблюдал со стороны, слагая

втайне свои мадригалы, Ира стала частью моего круга. Или я стал частью

её круга, гораздо большего, чем мой, где я занимал, пожалуй, один из

последних углов - если тут применимо сравнение с квадратурой круга (этот

термин я так никогда и не понял, хотя и проучился столько лет в

физико-математическом классе).

Я не хотел, чтобы Артур знал о моей любви. Не то чтобы я боялся, что он

будет смеяться надо мной или посоветует найти “более покладистую целку”, но решил не смешивать дружбу и любовь. Я ценил наше двухлетнее единение

и не хотел, чтобы оно было чем-то нарушено. Но было невозможно не

заметить того, что со мной происходило, учась в одном классе, сидя за

одной партой и проводя вместе большую часть перемен. Он часто становился

свидетелем наших с Ирой “бесед”, в которых, впрочем, никогда не принимал

участия. Однажды он попытался завести разговор на эту тему: - Чё-то мне кажется, что кто-то у нас втрескался…

- Артур. Ничего я не втрескался и вообще хватит придумывать.

- Да ладно, чувак, это ж ништяк, ну втрескался и втрескался, что тут такого?

- Артур, забудь об этом, эта тема не для обсуждения,- и чтобы придать

серьёзности своим словам, я повернулся и ушёл. Больше он меня ни о чём

не спрашивал и только смотрел насмешливо каждый раз, когда я, красный, как рак, разговаривал с Ирой, и иногда отпускал безобидные шутки, демонстрируя, что он всё замечает: “Ну что, Рыцарь влюблённого образа, идём на физру или прогуляем?”

Так за пару месяцев установился паритет в нашей странной фигуре, состоящей из двух лучей, исходивших из одной точки, где точкой был я, а

Ира и Артур - теми самыми лучами. Я не хотел, чтобы эта фигура

превратилась в треугольник, но, к моему облегчению, ни Ира, ни Артур не

были заинтересованы друг в друге. На переменах я часто общался с Ирой, пока Артур курил на улице, а после школы мы проводили время с ним. Мне

такой расклад нравился: у меня были и друг, и любовь, пусть даже

безответная. Я, конечно, был глубоко несчастен, но если бы мне

подвернулась волшебная палочка, способная изменить ситуацию по моему

усмотрению, я вряд ли бы ей воспользовался. Ну, может, попросил избавить

меня от вихра на голове и прыщей.

Я не очень задумывался, влюблена ли в кого-нибудь Ира. Я точно знал, что

не в меня, как и ни в кого бы то ни было в школе, и меня мало

интересовало, что происходит вне школьных стен. Я вспоминал иногда её

каратиста, с которым она “делала это” несколько лет назад, но чем больше

думал о нём, тем яснее понимал, что это был всего лишь способ

поиздеваться над маленьким влюблённым дурачком, каким, надо полагать, я

и остался в её глазах. Может, каратист и существовал как историческая

персона, но вряд ли их отношения зашли так далеко. И даже если сегодня

на его месте есть кто-то другой, меня это почти не беспокоило, будучи

скрытым от моих глаз. Я не знал пока, что такое ревность, потому что

замкнулся на себе, ничто вне меня и моих чувств не имело значения.

Но однажды, выйдя из школы после уроков, я увидел Иру с молодым

человеком. Она стояла очень близко к нему, развернувшись и как-то

раскрывшись ему всем телом. На лице её была улыбка, которую она берегла

для тех, кому хотела особенно нравиться, и которая никогда не

доставалась мне. Это был невысокий, но широкий парень с