i_0e02284c13ff104d

пробормотал что-то невнятное и поплёлся к выходу. Артур последовал за

мной, не переставая задавать вопросы. Мне не хотелось ни его участия, ни

его сочувствия, мне нужно было остаться одному, чтобы пережить и

переболеть это предательство. Я повернулся к нему и механически, без

намёка на какую-либо интонацию в голосе произнёс: - Артур. Всё нормально. Я не пойду на алгебру, мне нужно домой. Но я

тебя прошу, останься в школе. До завтра.

Артур удивлённо остановился, не зная, послушаться или продолжать идти за

мной. Я медленно пошёл в сторону дома, не оборачиваясь, чтобы не дать

шанса моему другу остаться рядом.

Предательство. Было ли это предательством? Со стороны кого? Вадимовны?

Она ведь просто делала свою работу. Если я не подходил для её класса, потому что не вписывался в “команду”, её долгом было остановить меня.

Она, собственно, никогда не давала мне надежды, не намекала, что хочет

видеть меня в литературном классе. Это я сам всё придумал. Слишком

занёсся, забыл, кто я есть на самом деле. Хотел стать выше, чем все

остальные. Надо, конечно, знать свой шесток и не высовываться.

Так размышлял я, уткнувшись лицом в стену, как в детстве. Я не плакал, нет, я давно престал плакать, но в такие минуты мне хотелось стать

совсем маленьким, чтобы занимать в пространстве как можно меньше места.

Мне казалось, что тогда мне стане* легче, все трудности исчезнут сами

собой, потому что их груз просто не сможет давить на такое маленькое

создание. И если лежать лицом к стене, близко-близко, пусть даже с

открытыми глазами, ты достигнешь этой цели и превратишься в ничто.

“Высоко в горы вполз Уж и лёг там в сыром ущелье, свернувшись в узел и

глядя в море”. Я был тем ужом. Но я и правда хотел летать. Не из

стремления доказать, что небо мне интересно, а потому что устал смотреть

на море, свернувшись в узел. Я хотел взлететь и доказать всем остальным, что я могу. Мне нужно было сделать это из гордости, из мелочной мести.

Но нет, небо не для меня. Мне было бы там сложно. И трудности такого

рода отбили бы у меня охоту ползать. “Так вот в чём прелесть полётов в

небо! Она - в паденье!..” А всё это безумство храбрых - оно только для

того, кто рождён соколом. Даже очень храбрый или самонадеянный уж вроде

меня никогда не добьётся ничего, кроме лишних синяков.

В таком положении меня застала мама, вернувшаяся с работы. Я не слышал, как она открыла дверь. Она вошла в мою комнату, села рядом и тихо спросила: - Артём, что-то случилось?

- Нет, мам.

- А что ты так лежишь?

- Просто.

- Что-то в школе? Провалил экзамен?

- Нет, мам.

- Что-то с распределением?

- Меня не берут в литературный класс.

- Почему? Оценки плохие?

- Нет. Вадимовна думает, что мне будет сложно.

- Как это “она думает”? Какое она имеет право так думать? Я завтра же

пойду и поговорю с директором школы. Что за самоуправство?! Как можно

так распоряжаться ребёнком и решать, где ему будет сложно, а где просто?

- иногда мама начинала очень активно бороться с несправедливостью, особенно, если это касалось начальства, чиновников или вообще

представителей государственных структур.

Вообще-то мне было приятно, что она готова заступиться за меня, но я

понимал, что из этого ничего не выйдет, а если даже и выйдет, то в итоге

я окажусь в классе Вадимовны против её воли, чего я не пожелал бы

никому. Поэтому я тихо, но твёрдо сказал: - Мама. Пожалуйста. Не нужно никуда ходить. Я буду учиться в

физико-математическом.

- В физико-математическом? Ну что ж. Это не так уж и плохо, нет? У тебя

ведь всё получается с математикой? И физика тебе всегда нравилась, разве

не так?

- Да, мам. Всё нормально. Можно, я посплю немного?

Лето я снова провёл на даче: Артур уехал с родителями, и в городе делать

было нечего. Я записался во взрослую библиотеку (по протекции мамы, конечно,- из-за возраста я сам пока не мог брать там книги) и целыми

днями читал: в доме, на чердаке или в гамаке на улице.

Первое сентября не походило на праздники, что мы отмечали ещё каких-то

несколько лет назад. Не было больше ни гладиолусов в школе, ни салатов

дома. Даже торжественная линейка казалась обыденной. К моему удивлению, Артур, опоздавший на пятнадцать минут, встал в один ряд с моим новым

классом. Я подумал, что он, верно, перепутал или попросту не знает, где

ему нужно стоять, поэтому решил быть ближе ко мне. Но потом выяснилось, что он на самом деле приписан к физико-математическому. Теми же

неисповедимыми путями, какими родители Артура пристроили его в нашу

школу, они записали его и в наш класс.

Мальчики за лето сделалась какие-то длинные. На даче я за собой этого не

замечал, потому что не с чем и не с кем было себя сравнивать, но в

стенах школы, где меня не было три месяца, всё и все казались другими.

Мои одноклассники выглядели молодыми жирафами, которые уже выросли, но

ещё не обросли мясом и потому им сложно ходить, балансируя на длинных

ногах. Учителя, раньше смотревшие на нас сверху вниз, теперь оказались

одного с нами роста, что немного смущало - казалось, каждый раз, разговаривая лицом к лицу, бросаешь им вызов. Артур из испуганного и