i_0e02284c13ff104d

Прежде всего я убрал все платья в тяжёлый деревянный обтянутый скрипучим

кожзамом чемодан и вообще стал реже лазать на чердак. К бабулиному

радостному удивлению я снова стал кататься на велосипеде, хотя к своим

старым приятелям не вернулся: они привыкли обходиться без меня. Сначала

было немного скучно, но потом я вошёл во вкус, и мне всё больше

нравилось одному ездить по незнакомым аллеям, заезжая в места, куда я

никогда не дошёл бы пешком. К тому же это не мешало мне думать о

произошедшем и окончательно утверждаться в своей догадке. Более того, раскрыв педагогическое коварство Боксёра, я мог предсказать дату его

возвращения - конечно, это первое сентября, когда я вернусь из школы!

Каждый день находились всё новые доказательства моей теории. Вот, например, когда он звал меня снизу, а я не откликался с чердака, он

хотел поговорить со мной, а после, уезжая в раздражении, придумал это

своё необычное наказание. Я не должен был тогда сидеть в укрытии, и

вопросы не мучили бы меня сейчас! Потом он не мог довериться маме, которая ни за что не сдержала бы тайны. Так что он или уехал на свою

дачу, или отговаривается работой. Или вот обычно я приезжал в город 31

августа, чтобы подготовиться к первому сентября, а в этом году у мамы

были какие-то дела и было решено, что я вместе с бабулей приеду первого

на самой ранней электричке - они так, несомненно, устроили, чтобы я не

пересёкся с Боксёром раньше времени. Ну и эта мамина ласковость, не

сулившая обычно ничего хорошего, была просто приподнятым настроением на

выходных. Она-то знала, что Боксёр никуда не делся, поэтому с чего бы ей

расстраиваться.

Никогда я не ждал первого сентября, как в этом году. Я проснулся на час

раньше, чем нужно, и лежал с открытыми глазами, представляя свой

сегодняшний триумф. Я думал об этом и в поезде, и по дороге в школу. Я

ведь был хорошим в течение почти целого месяца и, конечно, останусь

таким и дальше. Боксёр обязательно должен оценить мои усилия. Может, он

даже подарит мне новый фотоаппарат взамен того, что я отдал Ире.

В этот раз я быстро вручил цветы классной и пулей бросился домой, так

что мне удалось ускользнуть от одноклассников, которые были бы рады

снова опустить меня в канаву.

Солнце светило так ярко, что приходилось жмуриться. Оно тонуло в белых

стенах домов, отражалось от оконных стёкол, заливало счастливым светом

дворы, через которые я бежал. Как будто природа была тоже рада

возвращению Боксёра. Я взлетел по лестнице, не став ждать лифта, открыл

дверь - и моё сердце забилось быстрее от того, что я с порога услышал

мужской голос. Я был прав! Он вернулся, он знает, что я исправился!

Теперь мы заживём по-новому, совсем по-новому. Я быстро разулся и

ринулся в комнату, споткнулся о ковёр и полетел на пол под общий смех.

Все продолжали смеяться, пока я нарочно неуклюже вставал - но потом они

вдруг замолчали, в воздухе повисла странная тишина.

Я как будто погрузился под воду, не в состоянии думать, слышать, говорить.

За столом сидел мужчина. Но это был не Боксёр. Я даже не видел, кто это, потому что кем бы он ни был, он всё равно был не тем, кто был мне нужен.

От неожиданности я застыл, переводя взгляд то на него, то на маму, пока

она не нарушила молчание: “Артём, знакомься, это дядя Слава”.

История 2. Любовь

Третье, четвёртое, пятое, шестое ноября тянулись медленно, как кусок

замазки, которую оторвали от рамы и раскатывали в пальцах. Я лежал на

софе, задрав ноги на стену, и смотрел в потолок. За окном непрерывно шёл

дождь, день превращался в нескончаемые сумерки. Серая мгла вползала в

комнату, окутывая меня и мебель, укрывая туманом мысли, чувства, желания

и мечты. Не было больше ни мыслей, ни чувств, ни мечтаний - ничего, кроме тупого созерцания. Я превратился в клочок тумана, балансирующий в

комнате. Если бы я был человеком, то, наверное, уснул или умер. Но я был

облаком, сгустком испарившейся воды. Минуты текли одна за другой, похожие друг на друга. Время, которое нужно было убить, умирало само -

секунда за секундой, день за днём.

Вот уже два года я почти не ходил в школу. Не то чтобы меня освободили

от занятий, просто в какой-то момент я понял, что это бессмысленно. Я

освободил себя сам. Я понял, что у меня нет друзей и они никогда не

появятся; что я должен постоянно следовать годами выработанным правилам, цель которых - избежать встреч с одноклассниками, не прекращающими

придумывать новые шутки и игры, где я неизменно оказывался проигравшей

стороной; что я был не белой вороной и гадким утёнком (какие там ещё

птичьи сравнения придумывала мама?), а просто самым слабым мальчиком в

классе, и эта расстановка сил с годами не менялась, а становилась всё

более жёсткой; и, наконец, всё это ради того, чтобы исписывать одну за

другой тонкие и толстые тетради и получать пятёрки.

Уроки никогда меня не интересовали в полном смысле этого слова. Новую, важную для себя информацию я черпал из книг, и единственным предметом, вызывавшим во мне неподдельный живой интерес, оставалась литература.

Математика, физика, химия, биология были попросту барщиной, которую