i_0e02284c13ff104d

- Играть-то разрешила, но соседей-то зачем пугать? А что если увидит

кто? Стыда не оберёшься. Давай-ка снимай это всё!

Я быстро переоделся, но мне было не совсем ясно, заключался ли в

бабулиной отповеди запрет наряжаться вообще или в таком виде нельзя

ходить по огороду. Она не поднимала больше этой темы, поэтому чуть позже

я решил спросить её сам.

- Да что тебе в этих платьях-то? Почему с мальчишками не можешь пойти

поиграть, в пруду покупаться? Взял тоже моду - в женское наряжаться. Да

разве это хорошее дело для парня-то? А ну увидит кто? Мать с меня голову

снимет, что не углядела.

Но к бабулиному сердцу путь было найти легче, чем к чьему бы то ни было: - Ну бабулечка, ну пожалуйста, что тебе, жалко? Я так просто наряжаюсь.

Я не буду по улице ходить, буду только на чердаке или дома. Я осторожно.

Можно?

В конце концов, она сдалась, потому что вообще редко когда могла

решительно отказать мне:

- Ну ладно, только так, чтобы не видел никто. И у матери спроси ещё

разрешения.

Сам я разрешения спрашивать, конечно, не стал, но бабуля не могла

оставить произошедшее в секрете.

Маме идея с платьями не понравилась.

- Ах ты, дрянь такая! Я ему разрешила играть с баб-Аниными вещами, чтобы

дом там строить, а он придумал в платья одеваться! Это что за дом такой?

Ты откуда эту манеру взял? Где ты видел, чтобы мальчики в платьях

ходили?! Ты совсем с ума сошёл, что ли? Ты решил нас перед соседями

опозорить?! У всех дети как дети, играют спокойно во дворе или на озеро

ездят, а этот не может спокойно, всё ему выкобениваться нужно! Сколько

же можно мучиться-то с тобой?! И чтобы я не слышала больше ничего о

платьях, ни вообще о баб-Аниных вещах, иначе заколочу чердак, и духу

твоего там вообще не будет, понятно? И эта тема закрыта, больше не

обсуждается. И не вздумай дяде Саше что-то сказать, я не хочу, чтобы он

про этот стыд узнал!

Подобные запреты не делали мою жизнь проще, но они не были чем-то

действительно жёстким. Просто приходилось делать неразрешённые вещи в

ещё большем секрете. Меня смущало только, что даже Боксёр, почти член

семьи, не должен был знать о моих “проделках”. Это значило, что я снова

совершил нечто на самом деле постыдное. Хорошо ещё, что мама

ограничилась тем, что отругала меня, а не устроила психологической

беседы - вряд ли бы я сумел объяснить свою страсть к переодеванию.

С этого дня я стал наряжаться с большей осторожностью. Я никогда не

делал этого по пятницам, когда мама могла приехать раньше, и всегда

держал наготове обычную одежду, чтобы быстро переодеться, если меня

вдруг позовёт бабуля. Но однажды выйдя на улицу, я уже не мог

ограничиваться чердаком. Я чувствовал себя актрисой, которой запретили

показываться на публике, хотя, впрочем, ей было разрешено читать роли

наедине с собой. Пусть моей публикой были морковные грядки и кусты

смородины, но они были нужны мне - как и ветер, придававший столько

жизни моему наряду.

Рискуя снова быть пойманным, каждый раз, когда бабуля уходила к подруге, я спускался и гулял по огороду вдоль грядок, не видных ни с улицы, ни от

соседей. Я не делал ничего особенного, просто прохаживался туда и

обратно в меланхоличной задумчивости, смакуя ощущения. Иногда я заходил

в дом и бродил по пустым комнатам. Здесь было больше места, чем на

чердаке, я оказывался не в башне средневекового замка, а во дворце или в

загородном доме.

Однажды мне на глаза попались бабулины украшения. Они хранились в

музыкальной шкатулке в форме фортепьяно. Каждый раз, когда распахивалась

крышка, из неё доносилась тема из пьесы Бетховена “К Элизе”.

Давным-давно я часто играл с ней: открывал, прослушивал мелодию до

конца, потом закрывал - и открывал снова. Незамысловатые звуки

зачаровывали меня, к тому же это были аккорды, которые мама часто

наигрывала для гостей на пианино и которым я со временем тоже научился

(правда, исполнял только правой рукой). Шкатулка давно сломалась и

молчала, но иногда мне нравилось открывать её в ожидании, что рано или

поздно она снова запоёт. Удивительно, что я совсем забыл о её

существовании, ведь она была полна прекрасных вещей, делавших мой наряд

ещё более царственным, а самое главное, правдоподобным. Кольца (которые

мне были как раз в пору, такие худенькие были пальцы у бабули), колье и

даже клипсы (они были тяжелы для моих маленьких ушей, то и дело

сваливались, так что приходилось носить их осторожно, держа голову

неподвижно).

Увлечённый этим открытием, забыв обо всём на свете, я отыскал в шкафу

мамину дачную косметичку - красный кошель в форме саквояжа с

потрескавшейся и местами облезшей кожей, который пах разлитыми духами и

пудрой. Я достал румяна, помаду и накрасился, как сумел. Ногти я красить

не стал - не успел бы быстро стереть лак, но и остальной косметики было

более чем достаточно.

В прихожей стоял комод с большим зеркалом, перед которым я проводил

немало времени, любуясь собой. В этот раз я был сражён величественностью

своего наряда. Как многого можно добиться с помощью простой бижутерии! В

зеркале старого комода отражался не мальчик в розовом платье с криво