Смотрю в окно: Берлин явно изменился, меньше народу на
164
улицах, сократилось автомобильное движение, зато всюду
группы штурмовиков. Откровенно говоря, их вид не дос-
тавляет мне ни малейшего удовольствия.
Оставляю чемодан в отеле, заполняю у портье анкету,
отдаю паспорт и выхожу на улицу. Да, в городе тяжелый
воздух, люди ходят мрачные, в подземке и автобусах царит
молчание. Зато штурмовики ведут себя как победители:
толкаются, не извиняясь, громко разговаривают. У них у
всех какие-то крутые зады, туго обтянутые коричневыми
галифе. Эти зады и выбритые красные затылки вызывают
во мне чувство отвращения.
Осматриваю знакомые места: нет «Кабаре дер Комикер»
— «Романского кафе», где собиралась богема; на улицах
совершенно не встречаю знакомых людей. Кажется, Форст
действительно был прав. Решаю идти сразу на Бюловштрас-
се, — еще случайно, по недоразумению, схватят на улице
или в отеле.
Вылезаю из подземки, нахожу сакраментальный номер,
поднимаюсь на третий этаж, звоню. Дверь открывает здо-
ровенный парень с лицом гориллы; он одет в форму охран-
ных отрядов.
— Ну, в чем дело?
— Я к доктору Банге.
— Проходите.
Сижу в маленькой приемной комнате и терпеливо жду.
Мимо меня проходят люди, преимущественно в штатском.
Жду уже около часа, начинаю дремать. Неожиданно вздра-
гиваю; ко мне подходит незнакомая личность и предлагает
перейти в другую комнату. Я хочу вернуться в коридор, но
меня вталкивают в дверь направо. Я сначала перепуган, но
потом начинаю понимать, в чем дело: очевидно, должен
пройти человек, которого мне не следует видеть.
На стуле лежит последний номер «Фелькишер беобах-
тер», — пробую читать, невыносимо скучно. Если бы здесь
хотя бы была смазливая секретарша, можно было бы по-
флиртовать, а так невыносимая тоска.
Проходит еще двадцать минут, еще полчаса, наконец
дверь открывается:
165
— Пройдите к доктору Банге.
Я вхожу в кабинет. Голые стены, на камине бюст фюре-
ра, окна плотно завешаны, на полу мягкий ковер, заглу-
шающий шаги, на дверях тяжелые портьеры.
В комнате двое. Один сидит у письменного стола, второй
в стороне, в кресле. Лица его я не вижу, так как на столе
горит лампа с низким и широким абажуром. Сидящий у
стола протягивает мне руку.
— Доктор Банге.
— Штеффен.
— Не Штеффен, а Браун, — поправляет Банге.
Это небольшого роста человек с продолговатым черепом.
У него резкие черты лица, глубоко посаженные темные
глаза, выдающийся подбородок, несколько оттопыренные
уши. Он не похож на немца, — скорее на хорвата. Голос у
него резкий и довольно хриплый.
— Ну, как приехали? Трусили здорово? Что?
Я спокойно отвечаю, что приехал к себе на родину, как
человек, стремящийся ей быть полезным, и что никаких
оснований для беспокойства у меня не могло быть.
— Вы, кажется, обиделись, Браун; я ведь пошутил.
В этот момент с кресла поднимается второй человек, о
существовании которого я почти забыл. Он протягивает мне
руку, я ее пожимаю.
— Рад чести познакомиться с вами, господин полковник.
— Вы меня знаете?
— Полковник Николаи слишком большой человек, что-
бы я мог его не знать.
На меня направлен пристальный взгляд. Да, я прекрасно
узнаю это лисье лицо, седые виски, колючие глаза и тон-
кие губы. Это начальник контрразведывательного отделе-
ния германского генерального штаба, о котором кое-что
стало известно только после войны. С его именем тесно
связана работа германской разведки и контрразведки в пе-
риод 1914-1918 годов. Его достоинства многими оспарива-
лись, и кое-кто из военных считал, что английская «Интел-
лидженс Сервис» неоднократно подсовывала агентуре пол-
166
ковника Николаи апокрифическую информацию, сбивав-
шую с толка генеральный штаб.
После революции Николаи сошел со сцены и в течение
некоторого времени скрывался, позже вновь выплыл на
поверхность воды. По поручению рейхсвера он организовал
частное разведывательное бюро, обслуживавшее Бендлер-
штрассе*. В этой области Николаи конкурировал с анало-
гичным предприятием Гаральда Сиверта, обслуживавшего
министерство внутренних дел. Полковник, однако, был го-
раздо умнее и несравненно опытнее, нежели алкоголик и
кокаинист Сиверт, замешанный в целом ряде скандальных
афер, начиная фальшивыми документами Орлова и кон-
чая такими же фальшивыми червонцами Карумидзе. Кста-
ти, этот Орлов мне очень нравился. Он был на редкость хи-
тер и понимал толк в девочках, несмотря на свою библей-
скую бороду.
Но я возвращаюсь к Николаи. До победы Гитлера он про-
должал обслуживать информацией рейхсвер, изредка явля-
ясь жертвою мистификации. Я точно знаю, что весной 1931
года состоялось секретное заседание в военном министер-
стве, где Николаи заявил, что у него имеются абсолютно
точные сведения о предстоящем в течение нескольких бли-
жайших дней нападении поляков на Восточную Пруссию.
Это сообщение произвело настолько сильное впечатление,
что в срочнейшем порядке были отправлены в Восточную
Пруссию и Силезию пулеметы, колючая проволока, руч-
ные гранаты. Одновременно были начаты переговоры со
«Стальным шлемом» о мобилизации его членов.
Все это оказалось мистификацией, и Николаи был силь-
но скомпрометирован. Я лично все же считаю полковника