Грядет тьма (сборник)

Эгоистичность была основной чертой характера Эйлин Хенкен. Сильное и враждебное напряжение окружало ее все время, пока она была на сцене с другими актрисами. Я сразу понял почему. Она была самой опытной похитительницей чужих образов, которую я когда-либо видел. Ей было наплевать на остальных актеров, на пьесу, на все, что я ей говорил. Все, чего она хотела — это быть в центре внимания на сцене. Вне ее она была такой милой и кроткой старой леди, которую невозможно было представить в свете рампы сущим дьяволом.

Она знала каждый поворот сюжета, и поверьте мне, трудно превзойти другого актера, когда зрители находятся по обе стороны от вас одновременно. Актер, стоящий спиной к зрителям с одной стороны, будет обращен лицом к ним с другой. Но я знал, что через пять минут после начала спектакля Эйлин инстинктивно определит, где находятся мертвые зоны в зрительном зале, и заставит своих соперниц выглядеть в невыгодном для них свете, причем с минимальными усилиями.

Она знала, как внести неожиданное изменение в свою реплику, чтобы ответ другого актера прозвучал тускло. Она тонко чувствовала, как начать речь на тональности достаточно высокой, чтобы заставить другого повысить голос до пронзительного крика, если он попытается превзойти ее. Дважды она выкрадывала ключевое слово из чужой реплики и оставляла партнера додумывать свой монолог на ходу. В первый раз я подумал, что это было сделано нечаянно. Была сцена, в которой Рой подыгрывал Полли в надежде возбудить ревность наивной молодой девушки. Он забавно закатывал глаза, глядя на то, как она пришивает пуговицу на свою красную форму Комуса. Эта сцена наверняка вызвала бы смех у большинства зрителей.

Эйлин должна была спросить его, любит ли он горячий кофе. Но она невинно произнесла:

— Как вам нравится кофе?

Рой впал в ступор.

Когда его реплика не прозвучала в нужный момент, Полли, сидевшая возле меня, резко подняла голову, поняв, что произошло, и вскочила на ноги, крича:

— Черт бы тебя побрал, Эйлин Хенкен, если ты еще раз поступишь также, я... я расшибу твою музыкальную шкатулку!

Эйлин очень мягко и мило извинилась. Полли снова села и яростно ткнула иголку в отверстие пуговицы.

— Только смотри, — пробормотала она. — Я тебя предупредила.

Гатри держал наготове сценарий для подсказок. Хотя казалось, что он уделяет слишком пристальное внимание и тратит много времени на некоторые участки текста, он только в последнюю секунду сцены подсказывал нужную фразу. Я хотел сделать ему замечание, но потом передумал. Знал, что это ни к чему не приведет. До сих пор мы не сталкивались открыто. Для актеров он был своего рода второсортным гражданином труппы, сознательно подчеркивая это. Если бы он бросил мне вызов, все бы удивились.

Я наблюдал, как Кресси грациозно репетирует сцену со своим местным ухажером (Роем), укоризненно глядя на него и приговаривая:

— Не прошло и десяти минут, как я отошла от тебя, а ты начинаешь орать, как будто я принадлежу тебе. — Она сделала паузу, словно прислушиваясь к тому, что только что сказала, затем вернулась назад и начала снова. — Я была вне поля твоего зрения всего десять минут... — после этого она попыталась снова, — ты меня не видел лишь десять минут... — затем она слегка погладила своего воздыхателя по плечу, очень деликатно и умиротворяюще, и посмотрела вниз на свой собственный вытянутый носок, как будто внезапно застеснялась.

Она была хороша. Она обладала тонкостью и воображением, а также той внутренней властью над сценой, которой обладают только хорошие актеры. Я вдруг почувствовал, что хочу увидеть, как она войдет в сцену, идеально подходящую для нее, и крикнул Рою, чтобы он быстрее подбирал реплики.

— Ладно, давай вернемся к тому, что ты где-то видел Сьюзен, я не могу ее найти.

Он ответил:

— Хорошо, — и все на сцене на мгновение замолчали, глядя немного рассеянно, как будто они перенеслись назад во времени примерно на полторы минуты, а затем начали сцену с «Вы видели Сьюзен?»

Было приятно смотреть, как она продолжает.

Но созерцание натолкнуло меня на некоторые мысли о прошлом. Я подумал о роли сцены театра в такой момент репетиции, когда все усердно работают против времени. Я задавался вопросом, кто нас направляет. Кто бы это ни был, я знал, что он видит наши труды. Актеры упрямо повторяли свои реплики, в то время как вокруг них поднимались декорации, а звук пилы и молотка иногда заглушал их речи. Никто не обращает внимания ни на какую другую работу, кроме собственной. Может быть, световик проверял освещение, поэтому сцена была залита теплым солнечным светом, а потом затемнена с драматической внезапностью, как будто должно было произойти какое-то грандиозное событие. И из темноты невозмутимо доносились голоса актеров. Это ощущение сложных сил, работающих на результат. Все вместе: электрики и плотники, режиссер, декораторы и художники по костюмам, работа сложных механизмов сцены — я удивился, почему я не скучал по всему этому раньше.