Грядет тьма (сборник)

Когда я вернулся в лагерь, Рой ходил взад и вперед по поляне, повторяя свои реплики то громко, то шипящим шепотом, а Полли, повесив сковородку на гвоздь над походным столом, выпрямилась и с вызовом посмотрела на меня.

— Я слышала, что неподалеку появились мародеры, — проговорила она. — Настоящие бандиты, дезертиры с обеих сторон. Может быть, нам стоит отменить наше шоу?

— Ты можешь слышать все, что угодно, — безразличным голосом ответил я. — Начнем с тринадцати, и давайте с самого начала увеличим темп репетиции. Произошли небольшие изменения. Премьера переносится с субботы на вечер пятницы. Ладно, все актеры — на сцену.

И в косых лучах утреннего солнца, в глубокой тишине деревьев мы снова изображали городскую площадь и бесконечно полировали маленький эпизод, доводя его до реалистичности, который был всего лишь выдумкой автора. Мы с Роем отрабатывали сцену кулачного боя в замедленном темпе, репетируя действие, как балет, пока оно не начало выглядеть правдиво. Если он и вспомнил о нашей стычке при первой встрече, то виду не подал. Его прежняя враждебность теперь исчезла, и он вернулся в свой маленький обособленный мир, в котором существовал он сам и еще, может быть, Кресси и множество прекрасных, сказочных снов.

Во время полуденного перерыва Гатри, проводивший много времени в своей электронной каморке за запертыми дверями, вышел и молча подогнал все грузовики труппы к мощеной площадке позади кафе, припарковав их близко друг к другу. Когда Под Хенкен спросил, зачем он это сделал, то получил ответ, что в эфире появились новости о приближении ливня с Тихого океана, и он не доверяет грунту, который может запросто размыть. Полли спросила, не будет ли нам всем рядом шумно, на что Гатри ответил, что нет, водителям тоже надо поспать, а я сказал, что к тому времени мы все слишком устанем, чтобы беспокоиться о таких мелочах.

Мы в поте лица трудились весь день до самого вечера. К этому времени всякая новизна ощущений исчезла, и работа превратилась в сплошную рутину. Репетируя снова и снова каждый жест и интонацию, мы добивались постепенно того, что образы стали сначала неуклюжими, потом автоматическими, пока, наконец, не приобрели ту странную правдивость, которая выглядела так, как будто никто на Земле никогда не делал этого жеста и не произносил эту фразу раньше.

Сюжетные линии персонажей в пьесе тоже начали проявляться, и актеры так органично слились со своими ролями, что мне начало казаться, что Сьюзен Джонс я знал лучше, чем Кресси Келлог. А я стал совершенно другим. Человеком, который никогда не работал в сельскохозяйственной бригаде, не видел своего имени на Бродвее и даже не слышал имени Миранды. Вокруг нас вырисовывалась узкая городская площадь, исчезала лесная поляна и все окружающее. Время стало одновременно и текучим, и твердым, так что мы могли остановить его или повернуть вспять по своему желанию. Строки пьесы стали единственными словами, которые человек когда-либо произносил на земле. Даже когда мы не репетировали, я ловил себя на том, что критически оцениваю, как та или иная фраза впишется в пьесу, когда Полли произносит:

— Передай кофе...

Или:

— Гатри спрашивает о пропавшем молотке...

Ближе к вечеру мы все превратились в роботов, которые неуклюже двигались по заложенной в них программе. Холодно, почти ненавидя друг друга, мы обнимались, пожимали руки, обменивались легкими шутками. Ничего не чувствуя, мы проклинали друг друга. А Рой и я продолжали устало оттачивать движения нашей схватки, слишком уставшие для настоящей вражды.

Мы даже немного поссорились с Гатри из-за сцены драки. Я поднимал руку ладонью вверх на уровень подбородка как раз в тот момент, когда кулак Роя громко впечатывался в нее. Правильно рассчитанный удар выглядел и звучал точно так же, как если бы он сломал мне челюсть. Но у нас были проблемы с синхронностью движений. Один из способов устранить это — считать.

— Ты можешь произнести реплику типа: «Почему ты...» — сказал я Рою. — Это дает нам счет до трех, и сразу после слова «ты» я буду готов ударить.

Мы попробовали, и это сработало отлично. Но тут Гатри выглянул из своего грузовика, как кукушка, выскакивающая из часов при первом же ударе нового часа.

— Извините, мистер Рохан, — заявил он, — но это сбивает меня с толку. Нельзя вносить изменения в сценарий. Вообще нельзя.

Поэтому мы вырезали эту реплику.

Это был нескончаемый день. К одиннадцати часам я вообще перестал что-либо соображать, да и актеры чуть не падали от усталости.

Пьеса начала выглядеть безнадежно плохой, от этого мы все были подавлены и раздражены. Я хриплым голосом приказал прекратить репетицию, и мы покинули импровизированную сцену не глядя друг на Друга.

В этот момент Гатри ошарашил всех нас, достав бутылку скотча, набор складных стаканчиков и разлив напиток по кругу. Когда он дошел до меня, бутылка была пуста, и он достал новую. Мы молча выпили, разошлись и рухнули в постели.