Граф, Мак и Стром

Я шагал по территории отверженных, отбросов войны, мусора, пачкающего парадный мундир королевской армии. Нас презирают, но без нас не обходится…

Черные палатки Мертвого полка: здесь живут воры, убийцы, насильники и грабители, набранные из тюрем, вытащенные с каторги, чуть ли не вынутые из петли виселицы и отправленные на войну защищать короля, да здравствует его величество… его сожри…

Серые — не столько по замыслу портного, сколько от грязи — палатки наемников, тех же воров, убийц, насильников и грабителей, только отправившихся на войну по собственной воле, чтобы заработать денег на безбедную старость. Что любопытно: до старости доживали разве что один из десяти. А до безбедной — и вовсе один из ста. Хотя… Все мы здесь воюем ради денег. Денег, которые здесь поднимают из грязи и черпают из крови, кто-то в переносном смысле, а кто-то — и в самом прямом… Война ради добра, справедливости и прочей подобной…ской ерунды — это мантикора. То есть… эта… тварь с козьими ногами… Выдумка, короче.

Можно подумать, есть хоть один человек, которому охота спать в грязи, жрать гниль пополам с червями, постоянно тупить свой меч о чужие черепа и пачкаться в крови и мозгах… И все ради торжества добра и справедливости, ради каких-то плачущих детей, который он и в глаза никогда не видел. И не увидит, потому что сдохнет, упав с распоротым животом, его затопчут копыта конницы, раздавит камнем при осаде замка, сожгут огненные залпы магов… А если и выживет: что он получит в конце войны? Ничего. Не-ет, таких дураков на свете не водится. Все воюют за деньги. Только за деньги. Все и всегда. Только одни в этом признаются, а другие хотят быть чище лебединых крыл.

Вон, наемники. Сидят у костра, хлещут вино, тискают потасканных шлюх. Простые честные ребята, которые не скрывают, что они здесь ради звонких кружков.

— …чуть было не поймали саму Красную Розу…ы ее отдери во все места во всех местах, — размахивал обглоданной костью Поцелованный. Его лицо, изуродованное ударом булавы, который разорвал щеку, вмял скулу и вынес половину зубов, кривилось то ли в усмешке, то ли от злости, — Мы зажали ее в овраге под черным дубом… ну ты знаешь, в левой половине поля… Нас десять, а с ней — только один, да еще коня под ней убили…

— Ну?! — выдохнул кто-то. Визгливо захихикала шлюха.

— Что ну?! Ушла! Как проклял нас кто-то. Этот…ский солдат дрался как монашка за невинность. Семь человек там остались валяться, семь…ы их отдери! И Семь пальцев, и Ржавчина, — Поцелованный поймал в бороде вошь и раздавил ее ногтями, — И Двуглазый, и…

Я в сердцах сплюнул. Ну что за…ское невезение?! Двуглазый задолжал мне серебрушку. А теперь попробуй найди его, чтобы должок вернуть. Ладно, может повезет…

Под кустом калины храпел наш капеллан, отец Нутр. Полы мантии капеллана были мокрые: то ли кто-то не заметил его, когда решил помочиться, то ли сам Нутр расслабился во сне. На сером валуне неподалеку сидел как темно-зеленая горгулья, кто-то из Лесных стрелков, задумчиво правящий острие наконечника стрелы. Кто именно: не разберешь — Лесные стрелки поклоняются каким-то своим неведомым богам, которые запрещают им носить одежду иного цвета, кроме зеленого, и обязывают закутывать рожу в зеленые тряпки так, что только глаза сверкают из щели. Некоторые даже думают, что Стрелки — на самом деле эльфы, которые притворяются людьми, чтобы их не перебили. Вот что я вам скажу: все это вранье. Обычные у них уши под этими тряпками, могу вас заверить. А что живут в лесу и стреляют из луков так, что лучшие королевские стрелки слюни глотают от зависти — так это их личное дело. Некоторые и людей жрут.

Я прищурился: уже смеркалось, а место сбора наших ребят было далековато. Нет, кажется, пока еще никто не пришел. Оно и правильно, наше время — ночное…

По дороге к месту сбора мне незаметно кивнул маркитант Грод. Вот еще один человек, который зарабатывает на войне. Ссориться с ним не надо, но и показывать, что нас связывает что-то кроме простого знакомства — тоже. Наши командиры скоры на руку и виселицы пустуют только тогда, когда заняты колы.

— Привет, Столли, — я остановился у нашего ротного профоса.

— Привет, Умник. На охоту?

— Ага.

— Тоже дело…

Столли поскреб буроватое пятно на своей кожаной куртке, давая понять, что разговаривать не намерен. Профос — пожалуй, самая презираемая должность в армии, дерьмочисты, спинодралы, которые наказывают солдат розгами за мелкие провинности, вроде непочтительного взгляда в сторону офицера или прижатой на сеновале крестьянской дочки. Понятно, что даже такому типу как профос приятно думать, что есть те, кто находится еще ниже его. Те, кто лежит на самом дне.

Например, я.

Вот и место сбора: серая лысина валуна, торчащего из земли. Здесь сидят наши ребята…

— Привет, Творог.

— Привет… пф… Умник… пф…

Нурли-Творог, огромный, весь в белесых складках жира, тяжело дышащий и еле передвигающийся.

— Привет, Улыбка.