Готы

В результате последние годы жизни и правления равеннского мудреца прошли под знаком войны на два фронта: против полуварварских «братьев-германцев» на севере и северо-западе и против тонко интригующего кафолического духовенства и «староримских» интеллектуалов в собственной стране. Самые знаменитые среди этих «староримлян», осужденных им за измену в 524 г., Аврелий Меммий Симмах и его зять философ Боэций, конечно, не были совершенно невиновными. Сегодня их назвали бы «агентами влияния». Боэций в своей речи, ставшей для него роковой, с древнеримской честностью признал коллективную вину всего сената в сближении с Константинополем. К тому же он не раз конфликтовал со знатными и могущественными готами, заступаясь за своих римских собратьев. «Сколько раз препятствовал я Конигасту, когда тот намеревался посягнуть на имущество какого-нибудь беззащитного; сколько раз предостерегал Тригвиллу, управляющего царским дворцом от замышлявшегося им или готового свершиться беззакония; сколько раз несчастных, которые постоянно подвергались козням из-за непомерного и безнаказанного корыстолюбия варваров (курсив наш. – В.А.) защищал я от опасностей, пользуясь своей властью! <…> В то время, когда благосостояние провинциалов было погублено как грабежами частных лиц, так и государственными податями, я сокрушался не менее тех, кто пострадал. Когда во время жестокого голода принудительные тяжкие и невыполнимые закупки хлеба могли обречь на крайнюю нужду Кампанскую провинцию, я выступил против префекта претория ради общего блага и добился того, чтобы дело было отдано на пересмотр царю (Теодориху. – В.А.), вследствие чего закупки не состоялись» («Об утешении философией»). И потому Теодорих, царь, обеспечивший Италии три более-менее мирных, характеризовавшихся определенным ростом благосостояния десятилетия (несмотря на эксцессы, упомянутые Боэцием) – уникум для своего времени, тем не менее вошел в историю с каиновым клеймом тирана. Конечно, разъяренный воин мог в те времена уничтожать ценности, убивать священников, ученых, женщин и детей, не вызывая особого осуждения современников (на войне как на войне!). Но такому человеку, как Теодорих, особенно на склоне лет и в условиях давно упрочившейся власти остготов над Италией, не следовало казнить по доносу своих фаворитов – «сиятельных мужей» Конигаста (гота), Тригвиллы (гота), Киприана (римлянина) и других мудреца Боэция, мужа праведной жизни и автора уникальных переводов и толкований, стоявшего у истоков средневекового образования.

Правда, безжалостные потомки, ценящие лишь литературное наследие, обязаны этому несчастью позднеримского мыслителя его имеющим непреходящую ценность трудом «Об утешении философией» («Утешение философией»), который не был бы написан, если бы его автор не был заключен в узилище, как и удивительная «Книга о разнообразии мира» Марко Поло, заключенного в генуэзскую тюрьму, не говоря уже о «Записках из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского. Но Теодорих не только бросил в темницу Боэция, Симмаха и других, но и предал их казни. И, возможно, именно эта во многом неадекватная реакция столь великого человека свидетельствует о том, чему вроде бы не было явных признаков, – о возраставшей год от года слабости готского населения, продолжающего, несмотря на свою разбросанность по Италии, вести вполне благополучную жизнь, однако давно уже утратившего первозданную силу и мощь жадно стремящегося к желанной цели голодного разбойничьего племени…