Госпиталь брошенных детей

Следующие несколько дней прошли без особых событий, если не считать недоразумения с посыльным от мясника, который ошибся дверью, и мы приготовили ягнятину до того, как ошибка была раскрыта. Моя сестра со своей семьей загрузила экипаж и отправилась на север с обещанием держаться на связи, но я осталась в Лондоне почти совсем одна. Месяцы отсутствия Амброзии, несомненно, будут чрезвычайно скучными без ее еженедельных визитов. При том что рождественские радости остались позади, а до весны было еще далеко, нам предстоял мертвый сезон, время спячки и обновления, когда полезно восстанавливать хорошие привычки, переворачивать матрасы и чинить парики.

На следующий день после отъезда Амброзии пошел снег. В первый вечер я наблюдала за ним из-за больших окон гостиной в компании отца, матери и бокала хереса, с погашенными лампами, чтобы лучше видеть снежники в лунном свете, мягко опускавшиеся вниз и сплетающие огромное белое одеяло. После проверки дверей и окон я пошла к Шарлотте пожелать ей спокойной ночи и обнаружила, что она занята тем же самым: сидит на стуле перед окном спальни и смотрит на тихую улицу. Ее темные волосы были распущены, и она обхватила руками колени. Какое-то время я тихо наблюдала за ней, а потом заметила, что на ней только ночная рубашка.

– Шарлотта, отойди от окна и ложись в постель. Ты можешь подхватить простуду и умереть.

Подхватить простуду и умереть. Что за нелепая фраза, как будто болезнь – это мяч, который можно подхватить. Но мать, отец и Дэниэл подхватили ее, и теперь она снова носилась в воздухе, готовая поражать людей. В мире осталось лишь два человека, которых я любила. Шарлотту я могла держать рядом с собой, но Амброзия была не волнистым попугайчиком, чтобы чирикать в клетке, даже роскошной и позолоченной. Она была тигрицей или комичной слонихой. Я улыбнулась про себя и пошла в свою спальню, чтобы подготовиться ко сну.

Глава 8

Снег растаял и превратился в снежную пудру, а к утру воскресенья Девоншир-стрит как будто залило глянцевитым слоем гусиного жира. Я беспокоилась, что колеса экипажей будут вращаться впустую на таком льду, потом решила вообще не ездить в церковь, поэтому к тому времени, когда брогэм[11], который я нанимала раз в неделю для короткой поездки в часовню, прибыл к парадной двери, я находилась в некотором смятении. Тем более когда Шарлотта спустилась по лестнице в чепце с горностаевой оторочкой и несуразной соломенной шляпе.

– Шарлотта, на дворе февраль, – жестко сказала я. – И мы не собираемся на пикник в Лэмбс-Филдз.

Она смотрела на меня, широко распахнув темные глаза. Поскольку она никогда не бывала в Лэмбс-Филдз, моя ремарка была для нее бессмысленной, и я вздохнула.

– Сними канотье и поскорее найди красивую фетровую шляпку. Можно синюю, с широкими полями. Давай!

Она повернулась и затопала по лестнице. Я стояла и неловкими пальцами застегивала плащ на шее, борясь с желанием в последний раз проверить дверь на кухне. Шарлотта должна была спуститься через одну-две минуты, а беспокойство жужжало в моей голове, как назойливая муха, поэтому я поспешно спустилась в заднюю часть дома и прошла на кухню. Мария чистила брюкву на широком деревянном столе и болтала с Агнес, которая гладила белье, придерживая ткань выставленной рукой. На короткой треноге закипал чайник. Кухня была единственным местом, где моя власть заканчивалась. Я не знала, как раскладывать тарелки в высоких буфетах или когда приходит молочница. Все это были мелкие дела, где я не играла никакой роли, но раз в неделю Мария показывала мне счета от поставщиков, и я оплачивала их.

Я сразу прошла к задней двери, взялась за ручку и толкнула ее: она распахнулась навстречу холодному утру. Мария и Агнес моментально замолчали. Несколько секунд я стояла так: в ушах звенело от беспокойства, сердце колотилось как бешеное. Потом я медленно повернулась и посмотрела на них. Утюг, остановленный на ткани, тихо шипел, и Мария заговорила первой.

– Прошу прощения, мадам, – сказала она. – Я сполоснула брюкву и только что выплеснула воду во двор. Я собиралась запереть дверь.

Ключ торчал в замочной скважине. Я вынула его и сжала между пальцами.

– Любой мог бы войти сюда, когда вы отвернулись, сделать дубликат и вернуться глухой ночью, когда мы все будем крепко спать. – Мой голос звучал размеренно, несмотря на мои чувства. Латунный ключ был длиной с мой большой палец; я вставила его в замок и трижды провернула, слушая щелчки замкового механизма. Потом я убрала ключ в карман. Агнес и Мария смотрели на меня в неловкой тишине, опустив уголки губ. – Я возьму ключ с собой в церковь, – сказала я.

– Мадам, – начала Мария. – Он нам нужен, чтобы…

– Сначала мне нужно научиться доверять вам. – Я жестко посмотрела на нее через отскобленный стол. – Я очень стараюсь.