Госпиталь брошенных детей

Зимними вечерами дамский кабинет был моим излюбленным местом. С задернутыми занавесками и огнем в очаге здесь было тепло и уютно, как в гнездышке. Агнес принесла тарелку с горячими пышками и сливочным маслом, поставила на стол хрустальный графин с хересом и два бокала. Я налила нам понемногу и стала смотреть, как Амброзия с аппетитом уплетает пышки, утирая масло с подбородка. Отец был зачарован античностью, и по-гречески имя моей сестры означало «пища богов». В ней явно было нечто от божества; когда она с бокалом хереса в руке клала ноги на табурет, было легко представить виноградную гроздь вместо бокала, облако вместо стула и хитон для сохранения скромности, которой у нее не было и в помине. Я гадала, в чем состоял замысел родителей, давших ребенку такое чувственное имя; это могло быть грубой иронией, но оказалось пророчеством.

– Сегодня без собаки? – спросила я.

– Дети одевали песика в платье для младенца, и я позволила им играть.

– Полагаю, ты вряд ли приехала сюда в такую погоду ради сдобных пышек?

– Нет, конечно, нет. Я хотела сказать тебе, что завтра мы отправляемся за город: Джордж, я и дети. Джордж поставил себя в довольно компрометирующее положение, и нам нужно сделать вылазку из Лондона на какое-то время, возможно, на целый сезон.

Я сверлила ее взглядом, пока она облизывала пальцы.

– Это компрометирующее положение финансового или физического свойства?

– Второе. К этому причастна дочь виконта, недопонимание в силу юности, а теперь еще и разъяренный виконт, который вызвал Джорджа на дуэль. На дуэль, ради всего святого! Так или иначе, девушку отошлют на континент, и она вернется только после Троицы.

Амброзия относилась к изменам Джорджа так же, как к проказам своих детей, когда они разбивали фарфоровую вазу. Любое другое поведение для нее было бы лицемерием.

– Как долго вас не будет? – спросила я, пытаясь скрыть разочарование.

– Пожалуй, несколько месяцев. Я сказала Джорджу, что в этом нет необходимости, и через неделю все позабудут об этом, но у него появилась страсть к лошадям и скачкам. Он говорит, что на северо-востоке есть два ипподрома, которые он хотел бы посетить. – Она вздохнула. – Я предпочла бы остаться в Лондоне, но увы, я его жена. Ты понимаешь?

– На северо-востоке? – Я сглотнула. – Как далеко?

– Думаю, в Дарэме или в Донкастере. Возможно, он упоминал о других местах, но я не запомнила.

Я подошла к книжной полке и достала нужный атлас.

– Донкастер находится в Йоркшире, а Дарэм еще дальше на севере. Значит, вы остановитесь в одном из этих графств?

Она небрежно махнула рукой, слизывая масло с другой руки.

– Я не уверена. Мария готовит превосходные пышки; мне надо бы переманить ее у тебя.

– Выяснишь еще перед уходом. Я могу сопровождать тебя в этой поездке?

– Да, разумеется. Я пришлю записку о нашем отъезде и письмо, когда мы окажемся на месте.

Она улыбнулась, как будто все было уже решено.

– А остановки по пути?

– Это не всегда легко узнать… – Амброзия посмотрела на меня и кивнула. – Да, и попутные остановки.

Я раскрыла пронумерованные страницы атласа на карте Скиптона.

– Насколько я понимаю, тебе понадобится от недели до десяти суток вместе со всеми вещами. Как обстоят дела с дорогами в это время года?

– Теперь они стали гораздо лучше.

– Но снег замедлит ваше продвижение. А лед может быть опасным.

– Знаю, моя дорогая.

– Интересно, есть ли почтовая карета на северо-восток от «Быка и льва» в Сент-Мартин-ле-Гранд. Почта отправляется оттуда в Эдинбург и Йорк, и я думаю, что Донкастер находится на пути.

– Я попробую выяснить.

За дверью послышался шум, и Амброзия расплылась в улыбке.

– Это тихая маленькая мышка, которая скребется за углом? – осведомилась она. Шарлотта стояла в дверях и крутила локон с застенчивой улыбкой; несомненно, она надеялась, что ее кузины приехали поиграть с ней. – Ах, это ты? А я-то подумала о крошечной мышке, которой не терпится украсть кусочек сыра. Иди сюда и поцелуй меня.

Известия от Амброзии ввергли меня в беспокойство. Мой палец остановился где-то над Вест-Редингом.

– Шарлотта, почему ты не переоделась для сна?

Она застыла на пороге. После неловкой паузы Амброзия дружелюбно подмигнула ей.

– Не пора ли маленьким мышкам ложиться спать?

Девочка улыбнулась, и я попросила ее закрыть дверь. Посмотрев на меня и одарив Амброзию гораздо более долгим и нежным взглядом, она послушалась, и секунду спустя я услышала ее топот на лестнице.

Я рассеянно вздохнула.

– На чем мы остановились? Ах да, Йоркшир.

– Мне нужно будет поцеловать ее перед уходом, – сказала Амброзия, устраиваясь на стуле.

Я подошла к конторке, чтобы взять перо, чернила и бумагу, и уселась за маленьким письменным столом у окна. Он принадлежал нашей матери и был усеян точками везде, где ее перо прикасалось к дереву.

– Итак, – сказала я. – Собираешься ли ты сначала остановиться в Стивенэйдже или поедешь сразу до Кембриджа?