Горячие сердца

Это не сулило ничего хорошего тяжело нагруженным кораблям. Но Николай решил даже не докладывать о своих опасениях комбригу: он постарается сделать так, чтобы гроза не только не помешала, но и помогла ему. Чем сильней она разыграется, тем неожиданнее будет его появление над врагом.

В 20 часов 50 минут первая пара «ТБ», ведомая самим Гастелло, тяжело оторвалась от аэродрома.

И днем-то полеты над однообразными просторами монгольских степей нелегки, а ночью и вовсе трудны. Ни единого ориентира, никаких направляющих. Днем еще можно кое-как ориентироваться по изредка встречающимся речкам и по двум-трем монастырям, отстоящим друг от друга на сотни километров, но хорошо заметным и являющимся надежными точками. Эти точки — единственные неподвижные ориентиры в степи. Стойбища аратов меняют свои координаты, и ориентироваться по ним невозможно. В ночной же темноте пропадают и эти немногие указатели. Степь превращается в однообразную черную бездну. Летать приходится исключительно по приборам, с очень малой надеждой проверить себя по земным ориентирам.

После тридцати минут полета за горизонтом потонули последние отблески дня. Над головой Гастелло появились звезды. Под самолетом потянулась однообразная темно-серая, а потом и черная равнина, изредка взбугренная холмами или прорезанная оврагами.

На востоке, куда лежал курс кораблей, сверкающий излом молнии рассек горизонт. Еще и еще. Оттуда шла гроза.

Около 22 часов при блеске молний Николай разглядел озеро Буир-Нур. При ярких вспышках было отчетливо видно, как масса дождя, движущегося с грозой, упирается в поверхность озера. Она стояла на воде, как плотная стена, преградив путь самолетам. Перевалить через нее было невозможно. Самолет шел на потолке.

Николай знал, что перед грозовым фронтом его подбросит и начнет немилосердно трепать. Тяжело нагруженному кораблю это грозило неприятностями. Дело могло дойти до серьезных повреждений, а то и до разрушения самолета в воздухе. А если даже и удастся благополучно прорваться сквозь натиск грозы, то, попав в нисходящий поток дождя, корабль обязательно устремится вниз. Он потеряет несколько сотен метров высоты, и его не удержишь...

Начиналась небольшая болтанка — предвестник приближения к грозовому фронту. Николай вызвал штурмана. Он знал его хладнокровие, точность и настойчивость. На него можно было положиться. Хотелось посоветоваться.

— Сколько до контрольного этапа?

— Одна минута, — ответил штурман.

Минута! Это ничтожно мало. В линейном измерении при таком ветре это приблизительно два с половиной километра. А молния уже тут, совсем за бортом. Болтанка переходила в ощутительную трепку, опасную для машины.

Начался прирост высоты. В короткий промежуток времени корабль при горизонтально положенных рулях сам набрал двести метров.

Качка становилась отвратительной. Перед глазами стояла черная, как смола, грозовая облачность, раздираемая огненными мечами молний. Предстояло войти в нее. С том, как велики броски самолетов, Николай мог судить по ведомому: он то появлялся справа и много выше крыла, то исчезал под ним, как в пропасти.

Внимание Николая было раздвоено между циферблатом часов и надвигавшимися на корабль ослепительными полосами разрядов. Вопрос сводился к тому, кто скорее пройдет расстояние до точки, где скрещивались пути самолета и грозового фронта, — Николай или гроза?

Наконец-вспышки молний начали отодвигаться к левому крылу. Они уходили с курса. Вот они уже на траверсе. До исхода минуты, назначенной штурманом, осталось пятнадцать секунд. На пятнадцать секунд корабль опередил грозу. Теперь уже ничто не мешало Николаю точно положить корабль курсом на цель.

Качка с каждой секундой ослабевала. Николай передал управление второму пилоту и отер пот, струями катившийся за воротник. Сняв шлем, огляделся по сторонам. Где-то слева и сзади чудилось, а может быть, и действительно было видно при свете удаляющихся молний озеро Буир-Нур. Впереди стояла непроглядная темень. Николай перегнулся через борт и, подставив голову ветру, напряженно вглядывался в землю. Ему начинало казаться, будто он видит дорогу, какую-то воду, овраги. Он закрывал глаза и вглядывался снова: видения пропадали.

Из носовой рубки высунулся штурман и крикнул:

— Сейчас пересечем Халхын-Гол! И через девять минут — цель.

Николай удовлетворенно кивнул и взялся за управление.

— Передай об этом всему экипажу! — также во весь голос закричал он штурману.

Тот уселся писать записочки.

Потом штурман ушел к бомболюку проверить бомбы, снять чеки.

Гастелло вглядывался в темноту, отыскивая ведомого. По яркому пламени выхлопа сделать это было нетрудно. Лететь так над противником было недопустимо: с земли бы заметили. Николай подал едва уловимый сигнал светом и увидел, как синие языки у патрубков ведомого укоротились. Одновременно ведомый увеличил дистанцию. Николай тоже убрал пламя выхлопа. Оставил только короткие, едва заметные вспышки, чтобы дать возможность ведомому видеть его самолет. Иначе найти друг друга в темноте было бы невозможно.

Николай уменьшил свет в кабине.