Горячие сердца

— Если нужно будет для победы — мы умрем! — говорил Гастелло. — Но наша цель — не умереть в бою, а победить. Этому мы и должны учиться. Каждый день, каждый час. Настойчиво, не покладая рук. Драться и побеждать! И своих подчиненных мы должны учить воевать так, чтобы они могли победить, сохранив свою жизнь. Мы отвечаем не только за выполнение поставленной нам задачи и за общую победу. На нас лежит еще и величайшая ответственность за жизнь наших подчиненных. Мы отвечаем за них перед родиной и армией. Родине дорога жизнь каждого ее сына. Не желать сохранить свою жизнь в бою может только тот, кто идет в него без надежд на будущее, без идеалов советского человека, кто идет драться не за свое, а за чужое дело. Наша жизнь — самое ценное, что есть у родины. Наша жизнь — залог счастья народа, залог нашего прекрасного будущего.

— Знаете, товарищ командир, — сказал однажды радист «семерки», по фамилии Муха, самый тихий и молчаливый из его экипажей. — Я прежде думал так: если страшно — закрыть глаза и... только бы задачу выполнить. А теперь думаю: нет!..

Он смущенно умолк, заметив устремленные на него вопросительные взгляды товарищей.

— А теперь? — с интересом спросил Гастелло.

— Теперь мне кажется, — сказал Муха, — в бою не может быть страшно, если знаешь, за что идешь в бой.

— Это верно.

— Я хочу сказать: для того, кто умирает в бою, даже побеждая, это все-таки его последняя победа. А тот, кто останется жив, сумеет, может быть, еще не раз побить врага... Значит...

Видя, что Муха запнулся, не решаясь закончить фразу, Гастелло ободряюще кивнул:

— Ну, ну!

— Мы должны быть очень искусны в своем деле и... очень бережливы.

Муха вопросительно оглядел товарищей.

— Вы... должны меня правильно понять, — тихо проговорил он.

— Так мы вас и понимаем, — сказал Гастелло.

— Вы же не думаете, что я... боюсь...

Нет. Гастелло этого не думал. Он с удовлетворением видел, что его труд принес нужные плоды: не страшась смерти, его люди будут работать над собой для овладения высотами искусства драться и побеждать.

Крещение огнем

Аэродром опустел

В 1939 году Гастелло был назначен командиром отряда.

Николай, как всегда, был занят с утра до ночи. Частенько по ночам его поднимали по учебной тревоге, и он уходил в воздух.

Ни Анна Петровна, ни жены других летчиков не увидели ничего особенного в том, что однажды утром, после ночи, когда их мужья были вызваны по тревоге, аэродром оказался пустым. У «ТБ-3» был большой радиус действия, и жены не беспокоились. Они, как всегда, держали наготове завтрак, то и дело поглядывали на горизонт.

Но яркое летнее небо оставалось пустым весь день.

И к вечеру не послышалось гула моторов.

Такое затяжное ученье случилось впервые. Повидимому, самолеты совершили посадку на каком-то другом аэродроме. На этот раз задание было, очевидно, сложнее, чем обычно.

На дворе была уже ночь. Авиагородок затих. Погасли огни.

Через день газеты принесли первое сообщение о воздушных боях над берегами Халхын-Гола.

Анна Петровна несколько раз перечла сухие строки короткого официального сообщения. Речь шла о воздушных боях. Под этим разумелись только действия истребителей, но сердце Анны Петровны разгадало причину отсутствия Николая.

Чтобы проверить себя, она пошла к комиссару бригады.

Он посмотрел на принесенную ею «Правду» так, словно видел ее впервые. Именно поэтому Анна Петровна и поняла все.

— Я не знаю задания, с которым они улетели. Но каково бы оно ни было, мы можем пожелать им одного: выполнить его с честью, — сказал комиссар.

Она молча кивнула.

А он, словно оправдываясь, сказал:

— Больше я и сам ничего не знаю.

Знал он или не знал — имело ли это какое-нибудь значение? Не самым ли важным было теперь одно: чтобы Николай с честью выполнил свой долг? А с ним и все его товарищи. Разве не ради этого он затратил столько лет на подготовку?

Ах, если бы она могла быть с ними там, на этой далекой реке!

С этого дня мысли Анны Петровны были далеко, за много тысяч километров от Дона, от привычных дел, даже от сына Витюши.

Иногда она смотрела на карту, по которой столько раз «летала» с Николаем и которую знала почти наизусть. Но на этой карте не было ни рек, ни озер с названиями, упоминавшимися в сводках.

Над берегами Халхын-Гола

Бесконечная монгольская пустыня уходила вдаль едва заметными холмами. Не было ей ни границ, ни пределов. В мутной синеве горизонта земля сливалась с раскаленным добела небом. Дрожа и волнуясь, поднималось жаркое дыхание трав.

Палатка не спасала от жары. Жгучие лучи яркого солнца проникали сквозь парусину. Единственным местом, где можно было дышать, стала юрта командира бригады. Но бывать в ней приходилось редко даже командирам подразделений.

В двух соседних низинах широкими полумесяцами стояли скоростные бомбардировщики бригады.