Горбунки

В городе ведь начальником лесоучастка был, а теперь что? Уволили, конечно. Хорошо хоть на хлеб хватает. Он, почитай, один мужик в деревне, да и руки у него золотые, и транспорт в наличии.

– А разве плохо это – на озеро ночью ходить?

Баба Настя посмотрела на Оленьку так, будто та совсем уж неразумным существом была.

– Так ведь не в лесу живём. Люди-то что скажут?

«Так ведь в лесу! – хотела крикнуть ей Оленька. – А люди-то какие? Где люди-то?»

Но она только спросила:

– Вы, баба Настя, почему так? Я ведь вам ничего плохого не сделала!

Баба Настя с шумом вздохнула:

– Плохо мне, девка, совсем плохо. А как тебя вижу, всё о Катьке думаю. Того глядишь, помру. Встанешь утром, а я уж мёртвая. Что вы тогда с дедом делать будете?

Оленька отвернулась и, сдерживая наплывающие на глаза слёзы, вышла из избы.

Несколько раз ходила Оленька к Набатовой будке, но телефон отказывался даже набирать номер, выдавая, что «абонент в сети не зарегистрирован».

Она хотела было позвонить маме, но решила, что не станет её расстраивать. Поняла бы мама сразу по Оленькиному голосу, что не всё у её любимой доченьки хорошо.

Дед целыми днями слушал «Маяк», и Оленьке уже тошно было от казавшегося ей одним и тем же ровного голоса, звучавшего словно из прошлого столетия.

Всё здесь против неё. Чужая она здесь. Она нашла какую-то игру в телефоне и играла в неё до назначенного Катей срока.

Сеанс связи у собачьей будки прошёл впустую.

«Неполадки с подстанцией», – авторитетно заявил дед.

Снег почти стаял, выглянуло скупое солнышко.

Подняв над собой телефон, шла Оленька по деревне. Две стареньких, державшихся друг за дружку старушки встретились ей. Она поздоровалась с ними на всякий случай, но они, будто увидев привидение, шарахнулись от неё в сторону. Древний дедок сидел на скамейке. «Дрыгун» – вспомнилось Оленьке. Он громко сморкнулся и, увидев её на дороге, помахал ей сопливым платком.

Связь и здесь не ловила, и Оленька решила вернуться.

Дом-гриб смотрел на неё заколоченными окнами. Теперь, при свете дня, он не казался ей таким уж страшным. Лёгкий аромат сладковатой травы манил её. Там, в этом странном заброшенном доме, было что-то прекрасное. То, чего никогда не доводилось знать Оленьке. Кто-то ждал её там. Ей вздумалось заглянуть в окно. Вблизи оно оказалось не таким уж низким. Оленька подпрыгнула, но ничего не увидела. Огляделась вокруг, подняла короткую, в три ступеньки, будто специально оставленную кем-то лестницу и, прислонив её к стене, взобравшись на неё, опёрлась лбом о шершавую доску, перекрывающую оконное стекло.

Комнатка была крохотной и тёмной.

На краешке низкой кровати вполоборота к Оленьке сидела баба Настя, в левой её руке горела свеча, голова её чуть раскачивалась, губы шевелились. Оленька подумала, что она читает молитву.

Баба Настя замерла, подняла свечу и пошла к окну.

Оленька вскрикнула и, не удержавшись, свалилась в сугроб мягкого когда-то снега. Щёку обожгло. Она быстро встала и снова увидела бабушку Настю. Прислонившись к стеклу, со свечой в руках она с укоризной смотрела на Оленьку. Оленька отвернулась, отряхнулась и с гордым видом пошла в дом.

Она решительно выложила всё что видела, дедушке Лёне. Дед разозлился. Во время ужина он нарочито громко спросил у бабы Насти:

– Вот, Оля говорит, ходит кто-то в соседний дом! Печку топит.

Баба Настя вздохнула:

– Оле нашей в партизанах не бывать.

Оленька поняла, что опять сделала что-то не то.

Дед Лёня оказался хорошим мужиком, добрым, не то что баба Настя. Рассказывал ей разные истории, и, пока баба Настя возилась по хозяйству, вместе с дедом они разгадывали кроссворды. Осмелившись, она спросила его:

– Почему баба Настя так меня ненавидит?

Он с удивлением посмотрел на неё:

– Что ты? Какая тут ненависть? Ноги у неё болят. А лекарства не помогают. Да Катька-шельма ещё учудила, на нерву попала. Записку, вишь, отправила! Знаешь, сколько у ней записюлек таких? А всё одно – любимая внучка. Да и помощь от Катьки какая! Она уж все дела б переделала… если бы ума у вас, молодёжи, поболе было.

В доме без Кати пахло старостью. Засыпая, подумалось Оленьке, что проснётся она завтра древней старухой и поймёт, что Катя так и не приехала, бабка с дедом давно померли, и во всей деревне только и остался доживающий свой век Генка. Приснилось ей, что огромная голова его со срезанной шеей стоит посредине стола. Глаза его были прикрыты, а рот выпускал из сомкнутых слюнявых губ: тпру… тпру… От него шёл жар.

Глава 9

Сквозь сон слышала Оленька, как ругал бабу Настю дед. Ей даже показалось, что назвал он её ведьмой.

Ближе к утру проснулась Оленька от холода.

Долго не хотела вылезать из-под одеяла, прислушиваясь к привычному храпу деда, потом встала и, натянув джинсы и тёплый пушистый свитер, зевая, прошла в залу.

Дед спал. Через щёлки приоткрытых век виднелись белки глаз.

Из подпола подуло. Опустив голову, увидела Оленька бабу Настю. В длинной ночной сорочке со спутавшимися седыми волосами, сжавшись в комок и подтянув к себе ноги, словно младенец в животе у матери, лежала она на полу перед стоявшей на полочке в углу иконой.