Горбунки

Когда бабушка Настя снова ушла куда-то, подобревший после обеда дед лукаво спросил Оленьку:

– Совсем ничего не помнишь?

Оленька виновато улыбнулась.

Дед достал из-под круглой сахарницы сложенный вдвое листок в клеточку, протянул его Оленьке.

Это была записка:

«Бабулечка, знаю, ты всё равно выпытаешь, так что признаюсь сама. Я сломала ногу. Не переживай, перелом незначительный (говорю тебе как доктор). Отдай Славке (это такой славный мальчик, который привезёт вам Оленьку) мою сумочку. Там паспорт и полис для больницы. Вы только не волнуйтесь! Олю берегите. 26-го нам уезжать. Генка отвезёт её в город. Попробую вырваться. Позвоню как смогу. Бабулечка, ты уж прикрой меня перед дедом и прости. Целую тебя. Твоя Катя».

Как Катя сломала ногу, дед не знал, но, как говорится, «если столько пить, немудрено». Оленьку доставил домой этот самый Славка, повезло ещё, что «парень приличный оказался и не воспользовался, как говорится».

Оленька опустила глаза.

И вдруг вспомнила, что у неё был сотовый. Толку, конечно, мало, связь здесь ловила через пень-колоду и то не везде, ближайшее место – около будки с Набатом, недалеко от бани. Оттуда и пыталась Оленька дозвониться до мамы в первый день со своего, как говорила Катя, доисторического аппарата. И если бы Катя, видя её отчаяние, не дала бы ей тогда своего телефона, не знала бы Оленька, что и делать.

Только не было теперь Кати рядом. И телефона Оленькиного тоже нигде не оказалось. В кармане куртки лежал только какой-то клочок бумаги. Она помнила, что брала телефон с собой.

Блин. Неужели она его там забыла?

– Дедушка Лёня, у вас телефон есть?

– На кой он мне? У бабки вон есть, Катька подарила.

– А где она?

– Да шут её знает.

Оля накинула куртку и выбежала на улицу.

Снег больше не шёл. Свет горел в одном окне, и Оленька подумала, что не знает, кто живёт за стенами этих домов. Ей срочно надо было позвонить Кате. Она не может здесь оставаться. Поедет в город, будет жить в больнице. Хоть на полу, лишь бы с Катей.

А если это ложь? Если Катя не в больнице? Хотя, на записке был её почерк.

Оленька вышла на дорогу и позвала бабу Настю.

Никто не отозвался.

Из трубы ветхого дома-гриба, того самого, перед которым остановились они в первый, казавшийся теперь таким далёким день, шёл дым. Оленька подошла ближе, ветер забрался под куртку, и ей показалось, что пахнуло какой-то сладковатой травой. Этот запах был ей откуда-то знаком. Он не нравился ей. Она подняла голову. За забитым крест-накрест окном кто-то ходил со свечой в руках. Оленьке стало зябко, чем-то нежилым повеяло на неё. Испугавшись, побежала она обратно, в Катину избу, к разговорчивому живому деду.

Он сидел на своём всегдашнем стуле и слушал радио. Оленьку он не заметил, и она тихонько прошла в свою комнату.

Телефон так и не нашёлся, и Оленька не знала, куда себя деть. Она решила отыскать Тишку, но его нигде не было. Из книг стояли у бабушки в ряд любовные романы, их Оленька не читала. Она взялась за привезённую втихаря от Кати «Руслана и Людмилу», заданную им по русской литературе в Институте культуры.

Вернулась баба Настя, сняла фуфайку, мельком взглянула на читающую Оленьку.

Оленька вышла к ней:

– Бабушка Настя, вы моего телефона не видели?

– Видела. Скажи спасибо кавалеру своему. Так бы и остался в машине.

– Вы мне его отдайте, пожалуйста! – попросила Оленька.

– Кого?

– Телефон.

– Телефон-то? Отдам. Завтра. Неча людей по ночам беспокоить.

И задёрнув занавесь в залу, баба Настя скомандовала:

– Ночь уже. Спать пора.

Оленька проголодалась. Хоть бы кружку горячего чая. Но дед еды не просил, и ей пришлось лечь голодной.

Глава 7

Бабка с дедом о чём-то шептались. Ей послышалось даже, что бабушка Настя смеялась, а дед уговаривал её: «Ну дай хоть подержаться». Оленьке хотелось сказать им, что это неприлично, что она вообще-то в соседней комнате, и ещё подумала она, что её мама и папа, намного моложе дедушки Лёни и бабушки Насти, давно уже спали отдельно. Оленька накрыла свою светлую головку подушкой, чтобы ничего не слышать, и заплакала. Она хотела бы думать о Кате, но, к стыду своему, почти за неё не переживала. Катя -выберется, она и не в такие переделки попадала, а вот Оленька… Вдруг с Катей что-то случится, и она, Оленька, никогда-никогда не вернётся домой.

Вспомнила она, что так и не пришёл Тишка. Неужели баба Настя его всё-таки нарушила? Ей теперь стыдно за это перед ней, Оленькой, потому и так груба она с ней.

Никто и никогда не относился к ней так. Все её любили. Когда ей было года три, мама взяла её с собой на рынок. Оленька помнила, что как только они зашли, все продавцы стали смотреть на них, и кто-то сказал, что она – солнышко, а мама застеснялась и, ничего не купив, пошла к выходу. Но один мужчина догнал их и подарил им дыню. Мама не хотела её брать, но он со словами «как может такой красивый девочка быть?», всё-таки сунул эту дыню ей в руки.