Горбовский

Марина нащупала глазами Горбовского, сидящего дальше всех. Ей было важно увидеть его реакцию, проанализировать ее. В один момент ей показалось, что сейчас он просто встанет и выйдет в другую комнату, но этого не случилось. Пока все остальные оживленно вертели головами, здоровались, задавали вопросы, привставали со своих мест, Лев Семенович спокойно поднял голову, спокойно посмотрел и спокойно кивнул Марине. В его синем взгляде либо не было совсем ничего, либо было такое выражение, которого Спицыной еще не доводилось видеть.

– Ну что, Марина Леонидовна, дорогая Вы наша, – начал Юрек Андреевич, привставая.

– Ну что вы, ну, товарищи, не нужно этих прощальных речей… – грустно заулыбалась девушка.

– Возьмите Ваши документы, – Пшежень подал ей тонкую папку. – Характеристики на Вас мы все написали, – он заговорщически подмигнул и добавил, – писали только правду, о том, какая ты у нас умница. Я думаю, никто не против, если ты у нас немного задержишься? Негоже прощаться так быстро.

Вопрос был риторическим. Гордеев и Гаев поочередно, дополняя друг друга, стали о чем-то говорить. Вероятно, о том, как им было приятно работать с Мариной, и как грустно им расставаться с ней по вынужденным обстоятельствам, и прочая, и прочая. Спицына почти не слушала, потому что заранее знала, что сейчас будет сказано. Нет, у нее не возникало и тени сомнения в искренности коллег, но Горбовский своим спокойствием и молчанием, своим терпением затмевал ВСЁ.

Он остался в этом же помещении, остался за работой и просто пытался не отвлекаться, молчаливо и смиренно ждал, пока его товарищи попрощаются с практиканткой. Он не злился и не выглядел даже раздраженным. Впрочем, никакого интереса к ритуалу прощания, как и к персоне девушки, которую целовал неделю назад, он не проявлял.

Отвечая на вопросы и обмениваясь любезностями, Спицына все больше убеждалась, что Горбовский уже обо всем забыл. Ему все равно. Он работает, у него есть дела поважнее, чем какая-то соплячка, у которой произошел неожиданный всплеск гормонов. Прижав папку к груди, Марина ненадолго присела на край диванчика, на котором недавно ночевала здесь. В тот вечер она поругалась с Горбовским, и он со злобой толкнул ее к стене. Помнится, что поднял на нее руку, но не довел начатое до конца.

– Марина, как ты относишься к тому, что мы с коллегой устроим тебе прощальный, последний тур по НИИ? Ты же должна успеть попрощаться со всеми, кого знаешь? – предложил Гаев, игриво улыбаясь.

– Я не против, если это дозволительно… – Марина взглянула на Пшежня, ожидая разрешения или запрета. И к тому, и к другому она была готова. – Самой не хочется уходить просто так, знаете, я как будто стала… частью. Частью этой большой семьи.

– Мариша, ну разумеется, можно, – почти с умилением произнес Пшежень, и его глаза в глубокой сетке старческих морщин загорелись особенным теплом, которое бывает лишь у людей, которые прощаются с близкими.

И у Гордеева с Гаевым взгляды были похожие. А вот Горбовский… Он просто был умиротворен и не испытывал никакого сожаления. Возможно, наоборот, он умело скрывал свое глубокое моральное удовлетворение из-за очищения рабочего коллектива от бесполезного мусора, присутствие которого его так долго изводило.

Перед тем, как коллеги ушли в последний вояж по НИИ, Горбовский обратился к девушке:

– Марина, не забудьте сдать форму и пропуск, прежде чем уйти.

Спицына не посчитала нужным на это отвечать.

Так получилось, что прощальное турне затянулось до самого вечера. Слишком многие изъявили желание лично попрощаться со Спицыной, в особенности – Зиненко и Крамарь. Всех ученых, которых Марина перевидала за несколько часов, она неосознанно начала сравнивать с Горбовским. А у этого рост ниже. А у этого плечи уже. А у этого глаза не такие выразительные. А этот постоянно улыбается, и его жизнерадостность кажется фальшивой. А у этого вообще неправильные черты лица, некрасивая походка, манера говорить неприятная. Не то, что у Горбовского… такими рождаются, Марина, рождаются, и только!

Спицыну сковала тяжелая, апатичная грусть. Еще немного – и она покинет такие родные стены НИИ, перестанет ощущать себя шестеренкой массивной и мощной, всем нужной машины, главная цель существования которой – сделать человеческую жизнь лучше, помочь больным и обеспечить здоровое будущее следующих поколений. Быть ученым, а в частности вирусологом, безумно приятно. Работать в коллективе, где каждая личность – персонаж, с которого хоть героя книги срисовывай; где все относятся друг к другу так, как будто мир давно живет в светлой и доброй утопии под названием коммунизм, доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие. Однако всему хорошему однажды приходит конец.