Голубка

— Вот как мы начинали. Попался мне хороший человек, поляк Янковский, взял меня на завод учеником. Чтобы мастера учили, я им за водкой в перерыв бегал, да не в проходную, там не пронесешь, а через дырку и кругаля по грязи километра два. Слыхали, завод Калинина, мы там без машин на одном горбу вытащили пятилетку. Сейчас вон пальцем поведи — все в инженера попадешь, а мы машину заграничную получим и ломиками ее кантуем до места. Ее с оптикой надо устанавливать, она тонкая, как часики, машина-то. А мы ломиками, вот что мы умели тогда.

— А чем же сейчас-то лучше? — спросил громко Жуховец через головы.

Женя только посмотрела на него, прямо почувствовала, как он пьян, он словно сейчас делал стойку на Шварца, у него по-собачьи горели глаза. Женя предчувствовала скандал и понимала, что плохо будет Лешке.

Шварц не видел лица Жуховца и, не разобравшись, подтвердил:

— А многие приезжают, ждут, что здесь баранки на деревьях растут и деньги пачками валяются. Таким нужно напоминать.

— Да, да, правильно,— подтвердил, кивая, Голубев.— У молодежи память коротка.

— Вот я и говорю: как варвары, плотину строим! — сказал Жуховец, неприятно засмеявшись, и посмотрел в сторону Усольцева.— Еще гордимся этим.

И опять он посмотрел в сторону Усольцева, который, впрочем, никак на это не реагировал.

Шварц повернулся на голос Жуховца, взглянул быстро и отвернулся. Сказал, не раздражаясь, но громче:

— У нас есть сложности, мы о них говорим. Но мы никого медом сюда не заманиваем, наша молодежь хорошо понимает, что трудности эти временные, и мужественно их...

Жуховец совсем уже безобразно прервал:

— Временные трудности, которые сопровождают нас на всю жизнь!

Голубев сказал очень вежливо:

— Молодой человек, вы перепили, но держите себя в руках...

Шварц посмотрел на часы, считая разговор оконченным. И очень четко добавил:

— Кстати, вас я не держу на стройке!

Он повернулся к Голубеву, чтобы проститься.

— Я и сам не останусь у такого, как вы! — крикнул Жуховец от двери.

— Молодой человек! — крикнул тогда Голубев.

И сразу стало тихо.

Шварца еще задержала Нинка, которая спросила что-то о Соколовке, и он обстоятельно ответил ей. Анна Ивановна уговаривала выпить хоть стакан чаю на дорогу, но он отказался.

Василий Иванович проводил его до машины и вернулся.

Праздник продолжался. Человек в безрукавке пел частушки и всех веселил.

— Нюра, кто это такой? — спросил Василий Иванович, показывая на мужчину в меховой безрукавке.

— Кто, о ком ты говоришь? — спросила Анна Ивановна.

— Вон тот, что пляшет... Кто он?

— Разве не ты приглашал? — охнула Анна Ивановна.— Я-то смотрю, будто лицо незнакомое. Может, спросить? Неудобно вроде получится.

— Не надо,— сказал Голубев,— раз пришел и остался, значит, ему хорошо. Но тот псих (это он про Жуховца уже)... наговорить про уважаемого партийного человека так безответственно. Я в себя не могу прийти до сих пор!

Человек же в меховой безрукавке веселился, и больше о нем никто не вспоминал, он и ушел так же неузнанный, как появился.

— Давай удерем,— сказала Женя Виктору.

— А они? — спросил он.

— А зачем им мешать?

Они оделись, вышли на улицу, и никто этого не заметил.

Было много звезд, светился снег, от холодного воздуха кружилась голова.

Женя сказала:

— Я люблю тебя. Как Даша в «Сестрах», помнишь? И я — люблю — до последней березки!

Они пришли к Елинсону на квартиру, его жена постелила им на полу тюфячок, и они заснули, не раздеваясь, обняв друг друга.

На другой день Голубевы вылетали в Соколовку. Провожали их Елинсон и Виктор. Хотела поехать и Женя, но ей предстояло убираться с девчонками в клубе, отнести чужую посуду и радиолу.

Она стояла на снегу и молча смотрела, как грузят вещи в экспедиционный «газик».

— Пишите хоть,— сказала она и шмыгнула носом. Ей обидно было, что не она, а Виктор увидит аэродром и как взлетит самолет.

Она любила смотреть, как взлетает самолет, как уходит поезд.

— Иди, а то простудишься,— говорила ей Анна Ивановна, поцеловав в щеку и подталкивая к дому.

— Опаздываем, чеши прямо на аэродром,— крикнул Елинсон шоферу.

Машина понеслась по зимней гладкой дороге. Анна Ивановна сидела впереди и держала на коленях банку с вареньем.

Василий Иванович спросил:

— Что это молчит брат Константин? Они племянницу Нинку собирались замуж отдавать.

Анна Ивановна не ответила, и он добавил:

— В декабре была телеграмма: мол, скоро свадьба, подробности письмом. Теперь февраль, и молчат. Угадай, что у них, может, надо поздравлять, а может, не надо?

— Наверное, не надо,— устало откликнулась Анна Ивановна. Она не выспалась.— Они ей, Нинке, какого-то офицера нашли, может, он им разонравился?

Голубев воскликнул:

— Вот, Рувим Моисеевич, как живем, не угадаешь на день вперед: ехал в Ярск, а попал на свадьбу!

Он стал говорить, что вся жизнь его была сплошь неожиданностью, вот хотя бы Женька.