Голод

Я вглядываюсь в его порочное и прекрасное лицо. Одно дело – не устоять перед красивым мужчиной в минуту слабости. А другое – когда это божество изучает на мне свои человеческие побуждения. Я хочу его, но не уверена, что хочу тех последствий, в которые это может вылиться.

А последствия точно будут.

Но, черт возьми, мне любопытно. Неудержимо любопытно.

– Завтра все будет как раньше? – спрашиваю я.

Голод смотрит на меня так, будто уже знает, что победил.

– Наверное.

Я смотрю ему в лицо, после секундного колебания тянусь к нему, и губы Жнеца снова касаются моего лица, как будто и не отрывались.

И я вся отдаюсь этому ощущению.

Теперь, когда мы оба больше не сдерживаемся, это похоже на искру – вспыхнувшую и разгорающуюся все сильнее и сильнее. И мы оба поглощены этим. Я подаюсь к нему, мое тело хочет большего – оно ведь давно привыкло к этому. Что непривычно, так это то, что я не в состоянии контролировать свои желания.

Словно из вредности, опять прерываю поцелуй.

Голод почти стонет.

– Ты слишком много думаешь, цветочек.

Я игриво толкаю его ладонью, не переставая вглядываться в его яркие глаза под тяжелыми веками и опухшие губы, и слегка улыбаюсь.

– Я уже говорила тебе, что мне начинает нравиться твоя неотесанность?

Голод хмурится, но взгляд у него смягчается. Я беру его за руку и медленно переплетаю наши пальцы вместе. Делаю паузу, глядя на наши сплетенные руки. Еще вчера той руки, которую я держу в своей, не было. Теперь я с восхищением смотрю на его пальцы, крепкие и сильные. Даже чуть-чуть мозолистые, как бы странно это ни звучало.

– Они совсем такие же, как и были, – говорю я.

Я пробегаю пальцами по его запястью, и Голод наблюдает за мной, не двигаясь, позволяя мне исследовать его.

На руке у него бронзовая накладка с выгравированными на металле лозами и цветами. Я дергаю за нее.

– Ты не можешь это снять?

Голод без единого слова выполняет мою просьбу: отстегивает накладку и отбрасывает ее в сторону. Я закатываю рукав на его рубашке, и мой взгляд падает на светящиеся зеленые символы на запястьях.

Я провожу по ним пальцем, и палец слегка покалывает, как будто этот процесс имеет какую-то магическую силу.

Это чудо. У меня странное ощущение, как будто в Голоде заключена вселенная, и я только что коснулась ее краешка.

– О чем ты думаешь? – спрашивает он.

Еще минуту назад он насмехался надо мной за то, что я слишком много думаю, а теперь жаждет знать мои мысли.

– О многом, – говорю я.

– Расскажи по порядку.

– Мне кажется, они похожи на кандалы, – говорю я, крутя его запястье и разглядывая надписи, – но они прекрасны и напоминают мне о том, что ты вовсе не человек, и мне это нравится. – И добавляю тише: – Если честно, мне слишком многое в тебе нравится.

Алкоголь развязал мне язык.

Голод смотрит на меня с непроницаемым выражением лица. После долгой напряженной паузы он наклоняется, хватает меня за шею и притягивает мои губы к своим.

Если раньше мне казалось, что мы разгорающаяся искра, то это ничто по сравнению с тем пламенем, которое пылает сейчас. Пальцы Жнеца запутываются в моих всклокоченных волосах, когда он притягивает меня ближе. Я выпускаю его руку, и мои ладони снова оказываются по обе стороны его лица.

Если он – вселенная, то я чувствую, что этот поцелуй – вход в нее.

Голод стонет, прижимаясь ко мне, и это самый сексуальный звук, какой я слышала, – главным образом потому, что я знаю, чего ему стоит поддаться своей странной человеческой стороне.

Его язык касается моего, и я чувствую на нем вкус спирта.

Плохая, плохая идея.

Я целую его крепче, не думая ни о чем. Снова возникает то легкое, воздушное ощущение, как будто я могу взлететь, если он меня отпустит.

По правде говоря, плохая это идея или нет, но у меня такое чувство, что все идет как надо. Голод видел мою отвратительную, злую сторону, а я видела его мягкую, уязвимую. Я сражалась против него, проклинала его имя. Я даже пыталась его убить. Кажется, после этого нам осталось только одно…

Голод снова кладет руки мне на талию и держит их так одно мгновение, а затем они двигаются ниже.

Он подхватывает меня за бедра и встает вместе со мной. Его стул опрокидывается, я ударяюсь бедром о стол и почти не замечаю этого. Мои руки обвивают шею Жнеца.

Он отходит от стола со мной на руках, и я думаю, что он сейчас унесет меня в свою спальню. При этой мысли сердце у меня сжимается.

Но прежде чем выйти из столовой, всадник прижимает меня к стене. Берет за подбородок и заставляет посмотреть ему в лицо.

– Чтобы сегодня без всяких твоих человеческих фокусов, – предупреждает он.

Я выдыхаю, прислоняясь спиной к стене. От того, как Голод смотрит на меня, такое чувство, будто с меня содрали кожу.

– Ты любишь мои фокусы, – говорю я, с трудом переводя дыхание, и мои губы трогает улыбка.

Голод крепче сжимает мой подбородок.

– Я не из твоих клиентов-слюнтяев. Мне твое притворство не нужно. Мне нужна своенравная злая женщина, которая пыталась меня убить. Та самая женщина, которая меня спасла.

У меня сжимается горло.