Голод

Закончив осмотр, я снова касаюсь лица Жнеца окровавленной дрожащей рукой. Этот ужасный непостижимый монстр. Обычно это самое злобное существо на свете, но сейчас… Теперь этот титул принадлежит Эйтору и его людям.

Мои пальцы скользят по щеке Голода. Я близка к помешательству, но заставляю себя держаться. Поэтому я вытягиваюсь на земле рядом с ним и кладу руку ему на грудь, чтобы он не был один, когда очнется.

И жду.

Прохладный вечерний воздух развевает мои волосы и колышет вокруг мертвые стебли сахарного тростника. Ночь на удивление спокойная, особенно если вспомнить, как ужасно она началась. Я делаю несколько глубоких вдохов.

Я убила человека – а может, и двоих, если Эйтор не пережил моего удара.

Я до сих пор помню, как легко было полоснуть ножом по горлу охранника, как легко он разрезал кожу и сухожилия. Помню, какой беспощадной была в тот момент, и в глубине души знаю, что сделала бы это снова, если бы кто-нибудь нашел нас с Голодом в нашем укрытии.

Смотрю на всадника и хмурюсь. Я бы сделала все снова ради этого человека, потому что, каким бы он ни был злым и жестоким, Голод, пожалуй, единственный, кто видел меня такой, какая я есть, и заботился обо мне. И… пожалуй, я единственная, кто видел его таким, какой он есть, и заботился о нем.

Из этого и родилась наша невольная преданность друг другу.

Эта мысль не дает мне покоя все время, пока сгущается ночь. Время от времени я слышу, как кричат люди, как скачут взад-вперед лошади по ближней дороге, но только раз кто-то останавливается у нашего поля. И это длится всего лишь несколько мучительных минут.

Потом я слышу, как лошади уносятся прочь, и снова вздыхаю свободно.

Не знаю, как долго я лежу неподвижно рядом со Жнецом – здесь, среди бескрайнего неба и огромных полей. Кажется, что время застыло, но в какой-то миг я чувствую, что Голод… начинает оживать.

Он стонет, и от этого стона у меня что-то сжимается в груди. Слезы, которые я сдерживала до сих пор, теперь прорываются.

– Привет, – говорю я дрожащим голосом, протягиваю руку и ласково глажу его по лицу. – Это я… Ана.

Он издает какой-то невнятный звук и пытается повернуть голову. Смотреть на это так больно, что мне приходится несколько раз перевести дыхание.

– Ты в безопасности, – говорю я, и эта ложь легко слетает с моих губ. – На тебя устроили засаду Эйтор и его люди, – шепчу я ему на ухо. – Теперь они нас ищут, поэтому надо молчать.

Всадник не двигается.

Снова потерял сознание?

Но затем он тянется к моей руке и издает возглас, полный боли, когда понимает, что его руки больше нет. В тусклом лунном свете его глаза скользят по мне. В его взгляде непритворная тоскливая безнадежность.

– Мне очень жаль, – шепчу я, и слезы текут по щекам. – Очень, очень жаль.

Я сажусь, беру всадника на руки, стараясь не тряхнуть лишний раз, и глажу его по волосам.

Голод весь дрожит, и я могу только представить, как ему больно.

Я снова и снова шепотом прошу прощения. А потом прижимаю его к себе и больше не сдерживаюсь. Я плачу обо всех тех ужасах, которые ему пришлось пережить от рук злых людей. А потом и о тех, которые мне пришлось пережить… Обо всем том, на чем я обычно не позволяю себе зацикливаться. Я бессильна перед болью и страданиями, которые нам причинили безо всякой нужды.

Этот мир – жестокое место.

– Я не виню тебя за твою ненависть к нам, – шепчу я. – Не виню. Хотела бы – мне самой было бы тогда немножко легче, – но не виню.

Снова прижимаю его к себе в темноте и начинаю раскачиваться вместе с ним.

Я чувствую, как руки всадника обхватывают меня так крепко, как только могут, и мне кажется, в темноте я слышу, как он плачет. От этого звука у меня что-то надламывается внутри. Я целую его слипшиеся от крови волосы.

Так мы сидим вдвоем долго, прижимаясь друг к другу, оба бесконечно уязвимые. Только теперь я думаю, что этот холодный, бессердечный Жнец, возможно, на самом деле не такой уж холодный и бессердечный.

______

В какой-то момент слезы высыхают, и остается только утешительное чувство, что мы рядом.

– Это… до боли знакомо, – говорит Голод, и в этих словах звучит горечь. Его голова и верхняя часть туловища лежат у меня на коленях. Ноги у меня давно затекли, но я не смею шевельнуться, чтобы не тревожить его.

Вот теперь я наконец понимаю, чем руководствовался Жнец, когда я так же спала.

– Ты… была… права, – шепчет он. Это он об Эйторе.

– Черт бы ее побрал, такую правоту, – шепчу я в ответ. – Как ты себя чувствуешь?

– Дерьмово, – говорит он. – Что случилось? Как ты…

– Сбежала? – договариваю я за него. – Эйтор пришел ко мне.

Даже сейчас во мне поднимается горячая смесь страха и гнева.

Голод замирает у меня на коленях.

– Он не?..

– Ничего со мной не сделал? Пытался, но сказать тебе кое-что по секрету? – Не дожидаясь ответа Жнеца, я наклоняюсь ближе и шепчу: – С теми, кто работал в борделе, лучше не связываться. Можно нарваться так, что в кошмарах будет сниться.

– Ты меня… почти напугала, – говорит Голод.

Я слегка улыбаюсь, чувствуя облегчение от того, что всадник достаточно окреп, чтобы пытаться шутить.

– Как ты его… остановила? – спрашивает он.