Голод

– Его больше нет.

Эти слова она произносит, завязывая большой пластиковый пакет с одеждой. Словно я собиралась с ней спорить, приводить аргументы. Словно я сама не знаю. Уж я как никто другой… Я жду, что она вперится в меня острым взглядом, стараясь донести эту мысль, но нет. Вместо этого она склоняет голову и плачет. На окне лениво жужжит муха. Утром был дождь, но сейчас снова светит солнце. Зрачки Бриккен становятся совсем черными, она подтягивает плечи к щекам и покачивается, как лодка на озере. Звуки сдавлены, выходят из нее толчками. Как будто она все время заново начинает плакать. Я смотрю в ее блестящие от слез глаза, а потом отворачиваюсь, смотрю в сторону дровяного сарая, где я лежала много лет назад, когда Бу получил травму. Мне хочется протянуть руку, положить ладонь ей на плечо, утешить. Но это была бы ложь. Я знаю, что его больше нет. И все же кажется, что он вот-вот войдет. Откусит кусок бутерброда. Его кресло стоит на прежнем месте в комнате. Последняя потертая до блеска подушка с попугаем примята по форме его спины. А сам он где-то в другом месте.

А мы сидим здесь и ведем себя, как обычно, обманывая друг друга, и я не решаюсь это прервать.

Как бы она отреагировала, если бы узнала?

Женщина, звонящая на радио, просит помощи: она хочет разорвать отношения с женатым мужчиной. Голос ее звучит звонко и надрывно. Если бы это было так просто, я смахнула бы с себя стыд, как крошки. Мы молчим, Бриккен и я. Молчание – решение многих проблем. Те, кто связан заговором молчания, ничего не могут рассказать, даже друг другу. Ни я, ни она, ни Кошак, ни доктор Турсен. После того происшествия с оружейным шкафом я записалась на прием к обоим. Всегда два визита в день, два рецепта одновременно. Двойная доза, двойное спокойствие. Надо только иметь возможность оплатить два визита к врачу и лекарства, ничего не объясняя шпионам.

У Бриккен было забытое золотое кольцо, валявшееся среди прочей ерунды и пожелтевших листков в старой красной коробочке в комнате. Я трогала его пальцами в кармане пальто, пока ехала на автобусе. Довольно тоненькое, ничего особенного. Три грамма, как сказал мне продавец в ювелирном магазине.

– Тронхеймская епархия? – переспросил он.

Я вздрогнула. Так было написано и на кольце Бу, но это меньше размером. Кольцо Бу наверняка весило больше.

– Да, – ответила я.

Мне дали деньги, в которых я так нуждалась.

Каштан стоял на прежнем месте возле того дома, где находился кабинет доктора Турсена, а ковровое покрытие у Кошака оставалось таким же мягким под ногами. Положив в карман два каштана вместо одного, я вновь получила назад свои вечера и могла вздохнуть. Приняв свою дозу, я обычно оставалась на том месте, где была, сидела, прислонившись к шкафу или спинке кровати. Наслаждалась тишиной. Ничего не делала. Или делала все, можно и так сказать. Каждое утро спускала ноги на холодный пол, разводила огонь к печи, чистила зубы и кормила семью завтраком. Разве это не считается? День за днем, месяц за месяцем. Ясное дело, иногда у меня случались промашки. И все смотрели на меня с упреком.

Чувство стыда, вины и каштаны. Они всегда считали, что во всем виновата я. Во всем моя вина. Руар. Таблетки Бу. То, что произошло с Дагом. Вероятно, и с кошкой тоже. Дровяной сарай – хотя мне не оставили выбора. И тот несчастный случай, хотя меня там даже не было. Собственно говоря, меня нигде не было. Я просто позволила мальчику пойти в хлев, всего-то навсего. Не могла себе даже представить, что он получит травму.

Был конец лета, мы собирали яблоки. Лысина у Руара загорела, руки огрубели. Бу только что спустился в сад после продолжительного тихого часа, штаны у него были надеты задом наперед, и он стал вместе с Руаром собирать яблоки с деревьев, а Даг сгребал граблями опавшие листья и яблоки. Я, кажется, тоже собирала. Наши корзины вручались Бриккен, она перерабатывала урожай и делала варенье. Когда Руар поднял Бу высоко в воздух, тот доставал до самых верхних ветвей. Почти пять лет, только что проснувшийся, взъерошенные волосы цвета молочного шоколада, радостные глазки высоко над землей. Когда начали падать дождевые капли, Руар взял Бу за руку, и мы побежали к крыльцу. Даг остался на месте со своими граблями, пока проливной дождь не закончился и мы все не вернулись.

Бу хотел, чтобы мы его раскачали на качелях – как всегда, канючил и приставал, ни капли терпения.

– Мама, покачай!

В волосах у него запутались листья. Веревка вертелась и не слушалась, в точности как он.

– Мне нужно заняться едой, – сказала я и ушла в дом.

Бриккен выглянула в свое окно, в переднике и в платке, засмеялась, помахала нам рукой.

– Бу, глупенький, у тебя же штаны задом наперед! – сказала она. – Подожди, я сейчас выйду к вам.