Гой

– Понятно, – сказал генерал в отставке. – Это ты сам придумал, или в книге отца Евгения вычитал? Тоже интересная личность. И что с ним произойдет при явном фашизме? Хотя, как знать. Коммуно-фашизм в отношении него, возможно, только административными мерами ограничится. А вот, скажем, православного фашизма он бы точно не пережил. И ты думаешь, что он этого не знает? Впрочем, он из тех, кто не за себя, а за истину, хотя у евреев и сказано: «Если не я за себя, то кто за меня?». Я еще понимаю, когда истина дороже друга, как у некоторых древних греков, но когда истина дороже самого себя, то как же это прикажете понимать? Это по-еврейски? Или по-каковски? Я вот, знаешь ли, на сигары решил перейти. Почему бы в отставке себя не побаловать? Если, скажем, надумаешь документы на выезд в Израиль оформлять, то сейчас не советую, потому что в отказ попадешь. Вот как Юрий Владимирович отдаст Богу душу, тогда и пробуй.

– А когда же он ее Богу отдаст?

– А это только Чейн и Стокс знают. А пока все под Юрия Владимировича косить будут, делая вид, что беззаветно спасают теоретически непорочную ордынско-социалистическую экономику. А евреи, которые в отказ попали, сами себя начнут убеждать, что они никуда и не хотели уезжать, потому что им и так в Орде хорошо жилось и только Юрия Владимировича для полного счастья во главе страны не хватало.

Одним из последних, кто в Южной Пальмире получил разрешение на выезд в Израиль, был Давид Аин, соученик Пети и Осика. Оба они с ним приятельствовали, хотя Давид был человеком очень закрытым, да еще не особо скрывавшим, что он с превеликим подозрением относится к любому, кто вступает с ним в разговор. Создавалось впечатление, что он обладает некоей тайной и в каждом контакте видит попытку эту тайну у него выведать. Нельзя сказать, что Пете и Осику он доверял более, чем другиам своим одноклассникам, но просто неприятны они ему были менее, чем другие. Почему это так, он и не пытался себе объяснить, будучи абсолютным прагматиком. Стоит ли стараться объяснять себе то, что заведомо объяснить невозможно? Ну, может быть, человеческие души, подобно элементарным частицам, взаимодействуют по определенным законам. Собственно, это наверняка так. Ну и хорошо. Зачем ему дальше над этим голову ломать, когда есть еще масса нерешенных задач, имеющих гораздо более шансов быть разгаданными лично им, Давидом Аином? И Давиду удалось убедить собственный разум в своей правоте.

А Брежнев, хотя все очевиднее и дышал на ладан, что время от времени демонстрировало на весь мир ордынском телевидение, но все же оставался у власти, иначе зачем же его иногда показывали? И пользуясь этим обстоятельством, Давид позволил себе организовать прощальную вечеринку, назначенную на последний его вечер в Южной Пальмире. Утром он улетал сначала в Москву, а потом в Вену. В качестве школьных друзей были приглашены на вечеринку Осик и Петя. Каково же было взаимное изумление собравшихся, когда они увидели, что все знакомы между собой. Осику и в голову не могло прийти, что, например, Анастасия Досвитная относится к кругу знакомых Давида Аина, да еще, видимо, достаточно близкому, раз она была здесь. Но тут был и неофициальный поэт Павел Игоренко, от которого Осик ни разу не слышал имени Давида Аина. Был тут и научный руководитель Осика Роман Иванович Сикорских, и футболист-хулиган Жора, и бывшая жена Осика Ирина, и директор школы, в которой служила учительницей Анна Самуиловна Свистун, и даже загадочные реликтовые евреи, появившиеся на похоронах Кристины, а если и не они, то очень на них похожие.

Проводы получились добрыми и раскованными, как будто над страной еще не сгустились зловещие тучи. Давиду желали успехов на новой родине, выражали надежду на будущие встречи, а некоторые даже позволяли себе признаваться в том, что ему завидуют. Притворяясь чуть подвыпившей ради возможности немного пооткровенничать, Анастасия Онисимовна Досвитная спрашивала Осика:

– Почему мой отец не антисемит, почему твой отец не антисемит? Разве они не славяне?

– Может быть, они плохие славяне, – отозвался Осик, не забывая, что ведет разговор с одной из партийных руководительниц города.

– Может быть, – кивнув на Петю, отнюдь не с шутливой интонацией произнесла Анастасия, – как, например, Рыжий плохой еврей. Ну а сестра его, Кристина твоя, хорошей еврейкой была? А родители их, Анечка Фишер и Семен Свистун, хорошими евреями были? Впрочем, почему были? Анечка и сейчас здравствует. Так здравствует, что, может быть, и заслуженную учительницу успеем ей дать, пока Леонид Ильич слабеющими руками удерживает руль. Ты не думай. Все-таки удерживает пока. Хотя, уже и не очень. А на отъезд документы не подавай, воздержись. Юрий Владимирович взял евреев в заложники. Додик чуть ли не последним самолетом летит.