Гой

– А то Лютер не был антисемитом, – напомнил о себе Игоренко. – Разве он не обиделся на евреев, за то, что они в правильное, с его точки зрения, христианство не перешли? Как сказал Осик, если хочешь оставаться самим собой, то или с голыми руками на танк бросайся, или сжигай самого себя. По-моему, большинство евреев только этим и занимается. Разве что сионизм некоторым из них мозги прочистил, за что его так и ненавидят, что в свободной Европе, что в нашей горемычной Орде.

– Я и говорю, что Америка, к сожалению, и не Орда, и не Европа, но наш непримиримый и вечный враг. А Европа – что? Сама рано или поздно Ордой станет.

– Поэтому мы напали на Афганистан? – спросил Осик.

– Афганистан, – пояснил Князев, – это, в сущности, наше внутреннее дело. Это война за влияние на верховную власть между армией и Охранным отделением. И можешь мне поверить, что Охранное отделение победит.

– Я понял, – ударил себя ладонью по лбу Игоренко. – Осик хочет быть духовно честным приблизительно, как Лев Толстой. Я так думаю, что ты не станешь защищать свою диссертацию? Ведь верно?

– Это действительно верно, – признал Осик.

– И что же теперь?

– А это, Павел, я и пришел у тебя спросить.

31.

Кристина умерла в день открытия Московской олимпиады.

Пророчество Пети не сбылось. Скорее верными оказались слова Осика о том, что напрасно фанаты друга его детства и юности сушат под его руководством сухари, готовясь к ядерной войне, которая грянет вместо безбожной олимпиады. Этот день должен быть стать счастливым для Осика, показав ему самому и всей компании Рыжего, чего стоит их фанатизм, но вместо радости в связи с полным торжеством разума на него свалилось горе, смягчить которое разум никаких средств не находил.

Да и о каком полном торжестве разума над фанатизмом в данном случае могла идти речь, если война, хоть и не атомная, все-таки разразилась, если ордынский народ, настроившийся на волну великодержавной гордости на почве скорых олимпийских побед как над младшими братьями, так, главное, и над заклятыми врагами, получил какую-то третьесортную Олимпиаду, от участия в которой заклятые враги отказались? Выходило, что какая-то правда в словах Рыжего, несомненно, была. И война началась, и Олимпиада оказалась почти сорванной, чего никто не ждал, когда Петя предсказал эти события.

Так что победы разума, который представлял Осик, над фанатизмом, который, по его мнению, олицетворял Петя, не получалось, но выходила самая настоящая ничья, и каждая сторона имела все основания считать ее своим поражением. Но какие же сегодня могли быть счеты, когда Петя потерял сестру, а Осик, как ему представлялось, вообще все.

Кристина пришла к нему на кафедру, когда среди паствы своего брата она увидела жену и дочь Осика. Живо представив себе, что должен был чувствовать в связи с этим друг ее старшего брата, она просто испугалась. А испугавшись за Осика, зная его самолюбие – уж она имела возможность долгие годы наблюдать, хотела того или нет, за шахматно-шашечными баталиями брата и его друга – она не могла отказаться от мысли поддержать его.

Осик очень удивился, увидев ее.

– Осик, – сказала Кристина, – ведь это все просто какая-то блажь, которая пройдет, и Ирина обязательно вернется.

Осик уклонился от обсуждения данного вопроса, но спросил:

– Как ты это все выдерживаешь?

– А, – отмахнулась Кристина, – я на это вообще внимания не обращаю, что я Петю не знаю? Это как будто вы с ним в рыцарей играли или пунш варили. Вот маму жалко. Но ты все равно не переживай. Не может же это продолжаться вечно. Ведь не на всю жизнь они подсели. Так я пойду?

– Может быть, пойдем вместе, – предложил Осик.

Пригласить посреди бела дня девушку в кафе-мороженое аспирант истфака мог себе позволить. Он смог пригласить ее и к себе в гости, после чего Кристина домой уже не вернулась.

– Маму жалко, – сказала она.

На следующий день, когда Анна Самуиловна согласно расписанию давала уроки в школе, Осик со списком вещей и двумя пустыми чемоданами поехал на такси на проспект Мира. От встречи с Петей он не ждал ничего хорошего, но обошлось без объяснений.

– Мать жалко, – сказал Петя и помог собрать вещи. – Как же она решилась?

С двумя набитыми вещами чемоданами они спустились к такси.

Постояли перед машиной.

– И все же, вы чего-то не понимаете, – на прощание произнес Петя. – Сожительство – это блуд, а блуд добром не кончается. Я должен был тебя предупредить.