Гой

– Не искушай, – смиренно произнес Петр. – А крестить тебя попросим отца Исаакия. И уже через неделю мир обрел нового православного христианина Дольфа Рутенберга. Отец Исаакий подарил ему две небольшие иконки кустарно-массового производства, и Дольф, страстно ненавидевший, как он говорил, «замшелое псевдоискусство», повесил их в своей комнатке в родительской хрущобе.

– Да я на тебя в Охранное отделение напишу! – в бешенстве орал его отец, тертый жизнью еврей, в любую минуту ожидавший от Орды какой угодно подляны, но только не такого. Он попытался сорвать со стены иконы, но этот номер из-за угрозы физического сопротивления сына у него не прошел. Тогда он плюнул на них с безопасного расстояния и на этом вынужден был успокоиться, вернее, примириться с обстоятельствами. А что он, в самом деле, мог еще сделать? Выгнать сына из дому и посыпать голову пеплом? Нет, этого варианта ордынский еврей и многолетний член завкома южно-пальмирского завода тяжелого краностроения слесарь-лекальщик высшего разряда Савелий Рутенберг даже не рассматривал. Зато он пересмотрел всю свою жизнь.

Мысль о том, что на протяжении тысяч лет, наверное, еще со времен пророка Моисея, в доме Рутенбергов не было идолов, и вот они появились в Южной Пальмире у него в квартире, просто сводила его с ума. Два дня он лихорадочно искал виновных в том, что произошло, дабы утешиться хотя бы этим. Он пытался обвинить во всем страну, власть, нынешнюю молодежь, жену и ее родню, друзей семьи и случайных знакомых, но убедить себя никак не получалось. И наконец, на третий день, поиски истинного виновника, похоже, увенчались успехом.

– Во всем виноват я, – сокрушенно поделился он своим открытием с женой, потрясенной случившимся не менее, чем он сам. – За всю жизнь ни разу в синагоге не был. Ты понимаешь? Ни единого раза за всю жизнь. Я старался не допускать в наш дом никакой скверны, но в нем ни разу не было и мацы. А если очищать дом от скверны, но не приносить в него ничего хорошего, то в доме будет пустота, а природа не терпит пустоты, и в дом проникнет такое, что лучше бы ты не трудился его очищать от скверны. Вот мы и дождались.

Бедный Савелий Рутенберг даже не подозревал, что своим умом дошел до практически евангельской проповеди. Так велико было его горе.

А перед его сыном Дольфом открылись радужные профессиональные перспективы. Стало известно, что по приглашению Православной, якобы отделенной от государства, церкви в страну через несколько месяцев с визитом должен прибыть Патриарх Иерусалимский. Понятно, что правительство Орды делало на него некие ставки в своей непримиримой борьбе на уничтожение с еврейским государством, с которым порвало дипломатические отношения, тем самым ритуально вычеркивая его из списка стран, имеющих право на существование.

Разумеется, столь высокому гостю идейно безбожное государство приготовилось продемонстрировать во всю процветающую и ни в чем не нуждающуюся под его владычеством свободную церковь. В качестве типичного сельского храма решено было представить церковь в селе Бородатово, что под Южной Пальмирой, в связи с чем возникла необходимость в капитальном, как это назовут в будущем, евроремонте. И тут, стараниями Петра, пробил час новообращенных молодых в миру художников-авангардистов явить себя в качестве истинных богомазов.

Петр сумел убедить отца Исаакия доверить им расписывать церковь.

В самом деле, что, кроме дешевого в эстетическом смысле лубка, могли изобразить маститые ордынские живописцы, расписывая храм? А тут у отца Исаакия появилась уникальная возможность привлечь к работе искренне верующих, образованных и стильных молодых художников. Надо сказать, что отец Исаакий отнюдь не повелся исключительно на уговоры. Он посмотрел представленные ему эскизы, исполненные строго в соответствии с каноном, и проникся к проекту полным доверием. Это действительно был не лубок, но строжайший канон, обнаруживавшийся и в иерархии цветов, и в композиционных приемах изображения. При созерцании явленных ему стараниями молодых людей образов в душе отца Исаакия пробудилось нечто такое, что на глазах его проступили слезы, и работа закипела. Дольф и его друзья практически не покидали храма, а Петр придирчиво следил за верностью каждой букве канона. Время от времени в церковь заходил староста, смотрел на то, как продвигается работа, и выходил, не проронив ни слова. Успех честного и умелого труда молодых художников, казалось, был обеспечен, но однажды утром отец Исаакий пригласил Петра на разговор, который положил конец этому впечатляющему проекту.

– Петр, – без обиняков сказал настоятель храма его сторожу, – мы остаемся друзьями, но работу этой бригады уже с сего дня я сворачиваю. Не обижайся, но прихожане говорят, что Пересвятая Дева у вас похожа на еврейку. Многие наши бабушки даже плачут от огорчения, не в силах перенести того, во что превратили их церковь. Все придется переписать и хорошо еще, что осталось время.