Гой

На вступительных экзаменах они и познакомились. Но одно дело познакомиться, а совсем другое хотя бы подружиться. Осик перебирал в уме бесчисленные варианты предложений дружбы, которые представлялись ему один глупее другого. Будучи девушкой и получив от юноши такое дурацкое предложение, он бы, наверное, никогда уже в его сторону не взглянул. Предложение дружбы надо было ведь серьезно мотивировать, а какая же может быть серьезная мотивация, если честно. Получалось, что стилистический выбор стоял между пошлостью и глупостью. Конечно, Осик старался заинтересовать собой Ирину, что не могло остаться ею незамеченным. Он блистал незаурядностью мышления на семинарах и спортивными достижениями на физкультуре, но, так и не решившись на прямое предложение дружбы, дождался того, что с Ириной начал встречаться их сокурсник. Это озадачило, но охоты добиваться расположения Ирины ни в малейшей степени не отбило. Наоборот, в его борьбе за будущую подругу появилась новая тема, оказавшаяся куда более захватывающей, чем демонстрация успехов в учебе. Осика охватила жажда на каждом шагу и при любых обстоятельствах, во чтоб это ни стало, выставлять счастливого соперника идиотом. Добродушный увалень Макар Досвитный из знаменитого клана Досвитных оказался идеальной мишенью для упражнений Осика в остроумии. Вида, что обижен, Макар не подавал, но будучи парнем прагматичным, с каждым днем все ближе подбирался к тому, чтобы по-хорошему овладеть плотью Ирины, которая, возможно не без влияния интеллектуальных атак Осика, всячески старалась оттянуть этот момент.

Развязка наступила на вечеринке, посвященной празднованию очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Студенты-историки собрались в роскошной квартире Анастасии Досвитной.

– Тетушка на праздники уезжает в Москву для получения ордена и позволила погулять у нее, – за неделю до этого сообщил друзьям и подругам Макар.

И вот когда Осик, отшутившись над Макаром, выпивал в одиночестве, поскольку все остальные усиленно танцевали, уже третью рюмку экспортной «Столичной», к нему подсела Ирина и спросила, почему он не танцует.

– Потому что не умею, – признался Осик.

– Не умеешь? – недоверчиво переспросила Ирина. – Как же ты тогда школу закончил?

– А у нас не было выпускного экзамена по танцам.

– Вот как?! – интонация Ирины выражала крайнее удивление. – Ах, да, как я могла забыть, ты ведь из школы окончательно одаренных. Ну, раз ты не танцуешь, может быть, вообще исчезнем отсюда по-тихому.

И они исчезли, чем крайне огорчили Макара Досвитного, который намеревался использовать годовщину революции в целях любовных утех, когда все разойдутся по домам, оставив его с Ириной наедине в квартире орденоносной тетушки.

– А ты знаешь, что в семидесяти процентов случаев первый половой контакт у американской молодежи происходит в автомобиле, – блеснул Осик эрудицией после двух месяцев поцелуев с Ириной в зимних южно-пальмирских парадных.

– А у нас где? – поинтересовалась Ирина своими ближайшими, как она надеялась, перспективами по части упомянутых контактов.

– А у нас, я думаю, все-таки на природе, – поделился глубоко выстраданными соображениями Осик. Каких только планов наконец-то познать Ирину он ни прокручивал в голове, однако ничего реального в бытовом отношении не вырисовывалось. Самый естественный вариант для начала интимной связи во всей ее полноте, а именно родительский дом, немедленно превращался в сущий кошмар, стоило лишь представить себе внезапное возвращение в него тех самых родителей. А ведь закона подлости никто как будто не отменял.

– Значит, выходит, мы ближе к природе, чем наши американские сверстники, – констатировала Ирина. – Это обнадеживает.

На дворе был январь, и южно-пальмирская природа еще минимум месяца четыре грозила не очень-то способствовать любовным утехам на чистом воздухе. Но вот пришел май, и в его второй половине Южная-Пальмира окончательно преобразилась, словно невеста при встрече с женихом, если воспользоваться библейским сравнением. Гроздья белой акации в самых разных головах навевали мысли о неземном. Местная власть пыталась извести это дерево с неменьшим рвением, чем, например, еврейское кладбище. Именно в этих двух объектах видела она главные символы Южной-Пальмиры, дух которой слабо совмещался с образом той идеальной советской социалистической Орды, которую они строили.

Впрочем, острое неприятие духа Южной Пальмиры проявляли и некоторые из ведущих деятелей дореволюционной ордынской культуры, уж слишком объевреенным виделся им этот город с его веселым и неистребимым скептицизмом. С подозрением относилась к Южной Пальмире и Ирина, хотя родилась здесь. Ее будущие родители поселись тут после Холокоста, поступив в местный университет, и не очень обрадовались тому, что в город, казалось бы навеки избавленный от этого племени, начали возвращаться евреи.

– Откуда они взялись в нашем городе? – недоуменно спрашивала будущая мама Ирины ее будущего отца.

– Они везде так, – откликался будущий отец. – Впустишь из сострадания одного, а он тут же остальных за собой тянет.