Гой

Так и не уняв дрожь, Гитлер приказал прекратить операцию «Цитадель» и перебросить войска из-под Курска на помощь Муссолини. Голосом Левитана советская страна объявила о своей грандиозной военной победе. И ведь по своим практическим результатам это и в самом деле была победа, причем именно грандиозная. Только кого над кем? Коммунистов над фашистами? Славян над германцами? Бога Израиля над некими астральными сущностями? Мнения расходились. Одни из самых продвинутых полагали, что это победа русского фашизма над немецким. Осторожный Сталин если и разделял это мнение, то убрать голос Левитана из национально-освободительного движения не только не спешил, но и не хотел. Ситуация выглядела предельно идейно запутанной, учитывая еще и тот факт, что сталинская, уже победоносная армия все еще называлась не Русской, а Красной. А вот армия, носившая название Русской Освободительной, воевала как раз на стороне немецкого фюрера. Но ведь отцом Красной армии, и кто же этого не помнил, был Троцкий.

И вот вскоре после Курской битвы по тайным каналам к Сталину пришло очередное послание, подписанное Гитлером. Вот текст этого письма, до сих пор не рассекреченный, но ставший уже тогда известный доверенным людям по желанию самого советского вождя:

«Ваше Высокопревосходительство, вождь советского народа!

Ввиду приближающейся развязки позволяю себе просить вас переименовать Красную армию, которую основал и нарек именем дьявола еврей Троцкий, в Русскую армию, отцом которой будут считать вас. Так будет лучше не только для вас и для России, но и для будущего Германии,

С рыцарским поклоном,

Адольф Гитлер».

«Нэт!» – максимально коротко ответил Сталин.

Ворошилова этот ответ порадовал. Маршала Жукова огорчил, что от вождя не укрылось.

– Может быть, ты думаешь, что это ты своим умом побеждаешь? Кто дал тебе пушки, танки, пулеметы, самолеты, солдат?

– Вы, товарищ Верховный главнокомандующий! – вытянулся по всей форме маршал.

– А мне кто их дал? Молчи, а то глупость скажешь.

22.

Услышав от шведов, что израильская армия отступает от египетской по всему фронту, а сирийцы ведут победоносные бои на Голанских высотах, Семен Свистун собрал все свои силы, чтобы помочь Израилю, допустить поражения которого он не мог. «Никогда больше не будет Холокоста», – подумал он, выключил радио и встал со стула, чтобы достать из ларца заветное полукольцо. В ту же секунду его и хватил удар.

Хоронить Семена Свистуна собрались самые разные люди. Не обошлось без дискуссии на тему о том, в какого цвета гробу надлежит лежать покойнику. Поскольку все расходы по организации похорон взяло на себя место службы Семена Свистуна, партийный комитет, ни с кем не советуясь, заказал гроб красного цвета, потому что именно так надлежало хоронить коммуниста. Этому неожиданно воспротивилась странная и совершенно неорганичная на данном мероприятии похорон советского человека, госслужащего и ветерана войны фигура тщедушного седобородого старичка из синагоги при пейсах и в лапсердаке. Таких с послевоенных времен городские обыватели что-то не наблюдали. И вот, поди ж ты, нарисовался странный представитель уже мало кто понимал, чего именно, хотя данный архетип все-таки жил в сознании горожан. И не только появился, но тут же начал качать свои права, вступив в спор, подумать только, с самой партией, членом которой до самого своего конца состоял покойник. Казалось, партия одержит предрешенную самим ходом истории отдельно взятой Орды победу, но тут нерушимое единство партийных рядов было слегка, но решающим для данного конкретного дела образом нарушено. В спор вмешалась такая влиятельная в городе фигура, как Анастасия Досвитная, проявившая удививший многих интерес к этим похоронам.

– Пусть гроб будет черным, – разрешила она, на чем дискуссия прекратилась.

– Ни разу в жизни в синагоге не был, наверное, даже не знал, где она находится, а умер за Израиль, – вслух произнес, не обращаясь ни к кому конкретно, старичок из синагоги.

– Как был тонким, звонким и прозрачным, так худющим и остался, – склонившись над гробом, констатировала Анастасия, в которой прежнюю стройную молодую женщину было совершенно невозможно узнать. Ныне это была дородная чиновная дама. Сам ее вид был призван внушить каждому, что пытаться искать в ней человеческого понимания, дело совершенно безнадежное.

Подойдя к супруге покойника, она беззлобно произнесла:

– Значит, все-таки за Израиль умер. Твоя, значит, взяла. Ну, а Петя-то как? Слышала, что он в Нефтяном техникуме мается? Это все гордыня Семена твоего, переходящая в глупость. Думаю, что с Петей он, конечно, перемудрил. Выражаю свои глубокие соболезнования. Рано все-таки он ушел, жаль его, но ты не убивайся. Для Пети это, скорее хорошо, чем плохо. Разве это мыслимо было против воли Семена идти?

– Я не понимаю, о чем вы, – прошептала Анна.

– Скоро поймешь, – произнесла Анастасия.