– Леонид Ильич, – чуть ли не простонал патриарх, – это для вас вопрос, поэтому вы и генсеком стали. А у простого доброго человека больше одной мысли в голове не помешается. Сказано, что Палестина исконно арабская земля, значит, исконно арабская. Сказано, что евреи распяли Христа, значит, распяли. А где они его распяли, кто ж у вас спрашивать будет? Вы же не президенту Никсону это втирать будете.
Дело, конечно, говорил патриарх, ох, дело. Но раз так, то указать ему на его место тем более следовало.
– Значит, говорите, церковь суть Израиль, а не евреи? – спросил Брежнев, и рука на этот раз сама потянулась за портсигаром, но усилием воли генсек взял ее под интеллектуальный контроль, не позволив завершить начатое ею дело. Портсигар, подаренный Властесмотрителем Польши Вацлавом Гомулкой, остался лежать в кармане. – Что же когда немцы захватывали наши города, служители культа не спешили в управление гестапо с заявлением, что Израиль – это они, а не какие-то там евреи? – сурово и бескомпромиссно поинтересовался генсек. – Что же эти служители культа тут же не начинали проповедовать в многочисленных церквях, которые рекордными темпами стала открывать на нашей земле оккупационная администрация, что церковь – это Израиль? При Гитлере, выходит, забыли, кто вы есть, а теперь при мне решили вспомнить? Ну а евреев кем же прикажете объявить, раз это не они Израиль?
Видно было, что дорогой Леонид Ильич и самого себя пытает этими вопросами. И тогда патриарх произнес:
– С такими настроениями вы Израиль не уничтожите. Да и вообще нам лучше не ссориться. Народ и партия еще обратятся к церкви.
– Да? А мне вот докладывают, что пока что евреи идут в церковь, и церковь им не препятствует. Как вы это объясните, Ваше Святейшество?
«Нет, все-таки он невежа по части догматического богословия», – даже с некоторым облегчением подумал Патриарх Всея Орды.
21.
Погожим октябрьским днем студент четвертого курса Южно-Пальмирского университета Осик Карась ехал на трамвае в село Бородатово навестить своего друга Петю Свистуна, который работал там сторожем в церкви Рождества. Осик только что вернулся из колхоза, где вместе со своим курсом собирал виноград. Нет, с негром на американских плантациях более чем столетней давности он себя не сравнивал, но и к свободным людям давно уже себя не относил. Тем не менее состоявшееся более года назад крещение Пети началом пути к свободе он не считал. Но что поделаешь, Свистуны, оно, известное дело, из поколения в поколение непечатные поэты, вот Петя до Бога и дописался, чем обрек себя на окончательное прозябание в архаике, где-то на обочине реальной жизни.
Конечно, будь жив его отец, Семен Свистун, с Петей такой социальной катастрофы не произошло бы, но однорукий инвалид давно оконченной войны скончался год назад от внезапно приключившегося с ним инсульта, когда он сидел перед радиоприемником у себя дома на проспекте Мира. В нехитрую тайну этого несчастья была посвящена его преданная жена Анна.
За несколько часов перед тем, как впасть в кому, вечером в главной телевизионной информационной программе Всея Орды Семен увидел несколько раз повторенные кадры того, как египетские пехотинцы, словно на параде, форсируют Суэцкий канал. Они шли и шли, а в их сторону не было ни одного выстрела, как будто израильской армии вообще не существовало в природе. Ордынские теледикторы приподнято сообщали о победоносном наступлении египетской армии на позиции израильтян, и о панике, которая от мала до велика охватила все сионистское население Тель-Авива.
– Врут! – с надеждой констатировал Семен. – Как всегда врут.
Но если семь лет назад, когда ордынское радио целый день сообщало о грандиозных победах, одержанных арабами над евреями, он по тону этих сообщений, сдерживая внутреннее ликование, угадывал, что все обстоит ровно наоборот, то сейчас по нюансам интонаций дикторов, он улавливал, что они не врут.
«Все же удивительное дело, как это человек в условиях заточенной на ложь и дезу пропаганды умудряется выделять крупицы правды. И тогда кого же эта пропаганда обманывает? А если никого, тогда зачем она? Или это просто элементарный тест на лояльность и готовность совершить любую подлость, которую от тебя потребуют совершить, уж наверняка придумают, во имя чего. Но что же тогда такое они, и почему именно они на самом верху? Ведь до поры до времени мы с ними обитали в тех же селах и городах, рождались в одних и тех же роддомах и воспитывались – в яслях. Печать, что ли, какая на них стояла, видимая только мойрам или кому там еще? Впрочем, ведь похоже на каждом из нас и впрямь стоит печать, причем видимая отнюдь не только мойрам, но любому из нас. Ведь с самого раннего детства к ребенку относятся так, словно знают, какое место он займет в социальной иерархии. Нет, напрасно я отправил Петра в Нефтяной техникум, но пусть только заикнется о том, чтобы его бросить». Но все эти мысли шли как бы мало что значащим фоном, берясь неизвестно откуда и для чего.