Гой

Бывший посол смолк и словно погрузился в беседу со своим внутренним оппонентом. Он иногда согласно кивал головой, но чаще отрицательно мотал ею. В конце концов, вспомнил про сидящего рядом с ним на лавочке посреди кибуцно-библейской пасторали Иосифа Карася и закончил свой рассказ:

– Каково же было мое удивление, когда через пятнадцать лет, уже при Брежневе, из тысяч евреев, получивших разрешение на репатриацию, в Израиль направились лишь десять процентов. Чего хотят евреи, он, выходит, знал лучше того, чего хотят свои, которые его скинули.

Старик кисло усмехнулся, но неожиданно посерьезнел:

– Вот вы только что из России, молодой человек, так объясните мне. Ведь Брежнев и Косыгин уже не были настоящими коммунистами. Им-то чем фашисты были так хороши?

«Так они ведь сами были фашистами», – хотел ответить Иосиф, но, посмотрев в слезящиеся глаза старика, промолчал. Но как тридцать лет назад в разговоре с его отцом, на этот раз другой старый еврей сам ответил на свой вопрос:

– Значит, суть смещения Хрущева заключалась в том, что фашисты в России окончательно свергли коммунистов. А для евреев это хорошо? – неожиданно задорно подмигнул он Иосифу. – Или для евреев все хорошо?

18.

После смерти своего тестя Семен Свистун внезапно переменился, словно он то ли прозрел, то ли в него вселился бес. Непонятно с какого перепугу он счел себя обязанным исповедовать ортодоксальные догмы агитпропа, в которые уже давно не верил вообще никто.

– В нашей стране главный класс – это пролетариат, – на полном серьезе заявлял он супруге.

– Смотри, чтобы тебя не посадили, – еще не понимая, насколько все серьезно, отшучивалась она.

– Издеваешься? – вскипал Семен и поначалу мирно пытался растолковать суть своей гражданской позиции.

– Людей испокон веков эксплуатируют такие люди, как твой покойный отец, – обличал он пороки мироздания. – Откуда у него были такие богатства, а главное, куда они все подевались?

– Тише, дети уже спят, – пыталась урезонить его Анна, но Семен расходился еще больше, а дети, разумеется, не могли уснуть. Не могли уснуть и соседи, и дети соседей, воспринимая только почти уже безумный крик, но не суть сказанного. А суть сводилась к тому, что власть во всем мире с незапамятных времен захватили худшие из людей.

– Кто мог заставить человечество за жалкие гроши пахать землю и строить пирамиды, – вопил Семен, размахивая в воздухе воображаемой рукой. – Да пойми же ты, они тысячелетиями наживались на наемном труде, как нас учил Карл Маркс. Я только не понимаю, по какому плану они все это делали? Кто их надоумил возводить храмы и развивать, допустим, машиностроение? Ага, я понял. Они это все делают, чтобы грабить друг друга. И об этом тоже говорил Маркс. И вот Ленин решил сделать так, чтобы, наконец, все у них отобрать и предоставить возможность людям самим решать, как им жить, чтобы, например, каждая кухарка сама могла выбирать, что ей готовить, или не готовить вообще ничего, если не хочется, но ничего не вышло, потому что власть опять захватили худшие из людей, такие, как твой отец. Ты думала, зачем они посылают в космос ракеты и конструируют все новые и новые телескопы? Чтобы мирно осваивать космос? Ха-ха-ха!

Подобное происходило не каждую ночь, но тянулось уже не год и не два. Несчастная Анна не знала, что предпринять. Страшно было за детей, стыдно перед соседями. Она ждала только худшего, предполагая, что мужа, который работал бухгалтером в Отделе народного образования одного из городских районов, выгонят со службы ввиду явного нервного расстройства, но тут она ошиблась. Столь явно переменившегося Семена сначала приняли в партию по рекомендации старшего инспектора финотдела, а потом еще назначили пропагандистом.

В классе у Анны учились ее сын и сын Аркадия Карася. Воспользовавшись этим обстоятельством, она вызвала в школу Аркадия и прямо спросила:

– Власть в нашей стране окончательно перешла к сумасшедшим?

– Мы не можем позволить тебе уйти от Семена, – услышала она в ответ.

– Что? – изумилась Анна. – Кто-то будет решать за меня, уходить мне от мужа или нет? Я больше не могу так, Аркадий. Дети так больше не могут. Их трясет.

– Ты хочешь, чтобы мы избавили тебя от Семена?

– Я просто хочу от него уйти.

– Пока нельзя.

– Почему?

– Пусть подрастет Петя.

– И мы должны продолжать жить в этом аду? Но во имя чего?

– А если я сажу, что во имя народа Израиля?

– И ты тоже с ума сошел?

Образцовая школа Высшего педагогического мастерства располагалась на проспекте Мира неподалеку от Нефтяного техникума, в библиотеке которого много лет тому назад начинала свой трудовой путь юная Анечка Фишер под руководством своего будущего мужа – однорукого ветерана войны Семена Свистуна. И вот, когда его сыну исполнилось четырнадцать лет, Семен решил забрать его из школы и отправить поступать в Нефтяной техникум. Сначала он объявил о своем решении ошарашенной жене.

– Я не дам калечить своего сына, – воспротивилась она, когда поняла, о чем идет речь.