Гой

Разумеется, такого определили в класс Осика, и Костя органично дополнил компанию Лиора, ежеминутно искавшего, кого бы отправить в нокдаун, Сандры, улыбчивой откровицы, выражение лица которой менялось только после того, как ей удавался разящий удар в глаз потерявшего бдительность взрослого или ребенка, Шая, человека-лягушки весом под сто килограммов, Дани, то рыдающего, то с грохотом насилующего металлический шкаф для учебных пособий (сколько раз Осик просил дирекцию школы заметить его на дубовый) и Юды, небольшого росточка, кругленького и подвижного мальчугана с большими, светящимися живейшим интересом ко всему сущему глазами, в максимально короткое время собиравшего пазлы любой степени сложности.

Юду обожали все.

– Вот жалко, что он идиот, – с искренним сожалением говорил Осику его помощник из арабской деревни. Юда не обладал речью, иногда, как бы ни с того, ни с сего, начинал пронзительно на одной ноте кричать, и остановить его конвенциональными способами, над поисками которых тщетно бился Осик, не представлялось возможным, а прибегать к неконвенциональным он в своем присутствии не позволял. Правда, иногда в таких случаях все же выходил с классом на прогулку (поди еще прогуляйся в одиночестве с таким детским коллективом), оставляя в классе Юду наедине с помощником.

Возвращались минут через двадцать. Юда сидел за своим столиком тише воды и даже не пытался начать складывать пазлы. Вид у него был настолько обиженный, причем на весь мир, что видеть его глаза было почти невыносимо. В глаза помощника тоже лучше было не заглядывать. Кстати, выполнять учебные задания Юда больше любил с ним, а не с Осиком. Известно было и то, что одевать себя по утрам он позволяет только этому человеку.

И вот в этом классе появился Костя.

Кто знает, какие случаи бывают в жизни, но за многие годы работы Осик не мог припомнить, чтобы кто-то в такого рода классе с кем-то подружился. Наставников могли любить или не очень, но друг друга… Изнасиловать – это дело другое. Редко, но кто-то кого-то пытался, но даже неистощимый по части выражения плотской страсти Дани предпочитал в качестве полового партнера шкаф для учебных пособий, что можно было понять, поскольку шкаф не противился никаким действиям Дани, сам при этом инициативы не проявляя.

Костя долго не мог примириться с тем, что после школы его не забирают домой, но оставляют в интернате. Понять, почему произошла такая чудовищная перемена в его жизни, он не мог. А Осик не мог понять, как мать Кости могла до шестнадцати лет выдерживать его выходки. Конечно, материнская любовь сама по себе, возможно, является высшим проявлением бытия чувственного мира, но тут было даже нечто большее, если знать, что ежедневно бить посуду и срывать занавески было для Кости только легкой разминкой перед включением настоящих попыток удовлетворить снедающее его стремление разрушить, а еще лучше – вообще уничтожить все материальное.

«Или что-то бы он оставил? – думал Осик, когда поближе познакомился с Костей. – Но тогда – что?». Увы, но ему вряд ли удастся когда-нибудь получить достоверной ответ на этот, возможно, не такой уж праздный вопрос, уж коль он возник.

Родился Костя где-то на российских просторах от еврейского отца и русской матери. Увидев, что у него за ребенок, отец потребовал отдать Костю в специальное учреждение для таких детей. Категорический отказ матери стал причиной фактического развода, который официально оформили уже в Израиле. В Тель-Авиве мать Кости познакомилась с очень тихим этнически русским человеком, которого на своей исторической родине бросила его этнически еврейская жена.

Этот тихий и скромный человек средних лет ко всему прочему оказался настоящим поэтом, певцом русской природы, членом Союза писателей бывшего СССР. С матерью Кости он познакомился на одном из поэтических вечеров в «Пушкине». Сблизились они стремительно и вскоре уже снимали квартиру совместно. Тихий поэт, не проявляя недовольства, понемногу привыкал к жизни в одном доме с гиперактивным Костей. Осик вполне мог оценить этот подвиг любви, хотя представить себе, как человек способен выдержать такое в быту, было невозможно.

Но вот мама Кости забеременела, и вместе со счастьем в новую семью пришла драма. Не говоря ни о чем другом, Костя представлял ежеминутную реальную угрозу жизни своего единоутробного брата. Было принято единственно возможное в данных обстоятельствах решение. Так Костя и оказался в интернате закрытого типа для умственно отсталых детей, и после окончания уроков в школе он отправлялся не домой с любящей матерью, но в палату интерната в сопровождении строгого работника по уходу за такими детьми. С тем, что это уже навсегда, Костя далеко не сразу смирился, если смирился с этим вообще.