Гой

«Тот еще джентльмен, – подумал Осик, – или у меня несколько ложное представление о джентльменах».

Черчилля, он, разумеется, чуть ли не с детства, разве что только не боготворил. А через день, после того как Осик получил по почте, которая еще ни разу ничем хорошим от имени Израиля его не побаловала, отказ в трудоустройстве на Шинном заводе, ему позвонил Евгений и сообщил, что статья «Революция одного человека» все-таки опубликована.

«Спасибо Горбачеву», – подумал Осик.

12.

Женщины почему-то берут языки гораздо легче и быстрее, чем мужчины. Этот феномен Осик наблюдал на примере многих супружеских пар новых репатриантов, когда мужчины все еще продолжали мучительно мычать на благоприобретенном языке Библии, а женщины уже давно на нем щебетали. Но Осику не только поэтому приходилось туго на курсе адаптации учителей-репатриантов к израильскому школьному образованию. Данный курс был предназначен для бывших ордынских педагогов, получивших образование в области дефектологии, а Осик, как знает читатель, получил образование в совсем другой области. Так что с тем, что из себя представляет дефектология, он знакомился уже непосредственно на курсе учителей-экстремалов, причем исключительно на иврите, которым и через двадцать лет после этого владел далеко не в совершенстве.

Правда, понятия «дефектология» в израильской системе образования, официально исповедующей принципы и методы гуманистической педагогики, просто не существовало. Тем более забавным было то, что в дипломах о высшем ордынском педагогическом образовании у сокурсниц Осика в графе специальность было записано именно слово «дефектология», что повергало в шок израильских переводчиков и нотариусов, воспитывавшихся в условиях идейного торжества принципов гуманизма и политкорректности.

О том, какие методы официально исповедовала ордынская педагогика, Осик в свое время не задумывался, но отлично знал, что на практике она менее всего исходила из учения графа Льва Толстого, который государственные школы Российской империи называл «учреждениями для мучения детей». Разумеется, ордынская коммунистическая педагогика пошла по магистральному пути, проложенному именно царскими мучителями детей, игнорируя педагогические идеи и практические наработки мятежного графа-анархиста, отлученного от русской православной церкви.

Ну, какая в фашистской стране может быть педагогика, кроме фашистской, а в том, что Великая Орда – страна именно фашистская, Осик, конечно, с некоторых пор ничуть не сомневался. Поэтому, когда на встрече с избирателями в Израиле глава только что основанной русской партии «Еврейский характер» заявил, что не жалеет ни о чем, что было в Орде, кроме системы ордынского школьного образования, Осик понял, какой примерно демократический дух будет царить в этой партии во веки веков, аминь.

Чудом получив протекцию, благодаря которой самым естественным образом поступил на десятимесячный курс экстремальной педагогики, Осик в очередной раз обрек себя на каторжное существование, но другого пути стать в Израиле человеком он не видел. Программа обучения включала в себя четыре пары лекций в день три раза в неделю, а еще три раза в неделю были практические занятия в школе для детей умственно отсталых на не самом высоком уровне. Как и кто определял, что ученики этой школы обладают именно такими умственными способностями, вопрос особый. Справедливости ради надо отметить, что ни малейшего произвола в столь щепетильном деле, конечно, не допускалось. Последнего слова в вынесении вердикта об уровне умственных способностей ребенка не имел никто: ни государство, ни медицина, ни педагогика. Тем более нельзя было вынести вердикт без согласия родителей ребенка. Спустя годы, Осик участвовал в такого рода комиссиях. Разумеется, он проявлял максимальную гибкость, не сомневаясь в том, что не обладает знанием такого уровня, чтобы решать судьбу ребенка. Но одного правила Осик придерживался неукоснительно и твердо: ни разу он не поддержал решения о переводе ученика из школы в сумасшедший дом, хотя, порой, и кривил при этом душой, видя, как и все члены комиссии, что данный ребенок не просто помешан, но помешан буйно. Не увидеть этого было невозможно. Однажды такой молодец шестнадцати лет от роду и весом под сто килограммов внезапно одним ударом вышиб дверь в классе и вырвался во двор. А во дворе школы как раз шло строительство нового корпуса. Лиор – так звали этого богатыря – по некоему абсолютному наитию понесся прямо на штыри арматуры. Осик успел сбить его с ног за каких-то пару метров до ограждения и удерживал в лежачем положении, хотя Лиор прилагал сверх усилия, чтобы освободиться. Осик гасил его, прижимая к земле, борцовским обхватом, чувствуя всю силу отчаяния своего ученика, намерения которого в данную минуту состояли в том, чтобы покончить с собой. Так, во всяком случае полагал Осик, хотя, это было недоказуемо ничем, кроме ощущений самого Осика, иногда словно начинавшего жить эмоциями своих учеников, в чем он никому и не думал признаваться.