Гой

Евгений был насмешлив, доброжелателен и даже в чем-то искренен, но главной своей тайны не выдавал, потому что сделанное им открытие пугало его самого. Понятно, что еврейская религиозная традиция его мало занимала, будучи для него делом дремуче отстойным, но все-таки к Судному дню он испытывал некий пиетет. «Запись в Книге Жизни» – это по крайней мере сильный литературный образ, а литературный вкус у Евгения безусловно был. Да, и история Исхода народа из Египта, и книга пророка Экклезиаста, и книга Иова, и другие книги Библии – это очень даже неплохая литература. Но литература! Понимаете? Причем тут религиозное мракобесие? Однако Судный день – это все-таки что-то особенное. И в этот день, не изнуряя себя постом и даже не думая заглянуть хоть на минутку в синагогу, Евгений все-таки старался не забывать, что это за день и быть поскромнее, словно и впрямь, смешно сказать, ходит он перед лицом Бога. Но вот как раз перед Судным днем прилетел в Израиль оттянуться старший брат из Ростова-на-Дону с друзьями юности, и было бы просто нелепо отказаться от участия в крупном задушевном домашнем застолье, ссылаясь на Судный день. Погуляли что надо. И через сутки Евгений со все еще больной головой чуть ли не раскаивался в том, что так гульнул именно в Судный день. «Как бы и впрямь чего худого не вышло», – ругая себя за суеверный страх, подумал он. И тут раздался телефонный звонок. «Началось, – мелькнула мысль, – сейчас выставят какой-нибудь штраф или объявят, что телефон отключают, или не дай бог, что-то с дочкой». Нехотя он взял трубку и услышал голос будущего своего шефа, сообщившего, что его приглашают на работу в главную русскоязычную газету Израиля. Это было как чудо. Вот так вот внезапно освободиться от проклятия физического труда, да еще сразу после развеселой пьянки в Судный день? «Выходит, что я награду получил, что ли? И если да, тогда от кого? И если не от Бога, то куда смотрит Бог, а если от Бога, то что это вообще значит?». Такое не сразу укладывалось в голове. Долго оставаться с этим открытием наедине он не мог и однажды в том самом «Пушкине» после второй рюмки текилы под лимончик рассказал обо всем Осику, спросив:

– И что с этим делать? Только не говори, что надо обратиться к раввину или психиатру.

– Может быть и надо, – заметил впечатленный услышанным Осик. – Можно еще к батюшке или мулле, но раз ты еврей, то логичнее, наверное, к раввину, хотя, и так понятно, что он посоветует. Ничего другого, чем предложить соблюдать пост в Судный день, он по определению не может, иначе для чего тогда быть раввином? Я бы с ним согласился.

– Ну да, – кивнул головой Евгений, – согласился бы и заделался ультраортодоксальным евреем. Или в чем-то бы согласился, а в чем-то нет? Брось, Осик!

– Может быть, отсюда и берется сатанизм, если так это можно назвать? – осторожно предположил Осик. – Скажем, кто-то случайно осквернил крест во время богослужения, благочестиво перепугался, но вместо наказания вдруг получил несомненную, очевидную награду. И что тогда человеку думать? Послушай, а если именно так получилось когда-то у тамплиеров?

Они оба одновременно вздохнули и приняли еще по одной.

– Не может такого быть, если такое есть, чтобы об этом папа римский не знал, – задумчиво произнес Осик.

– Ты о каком папе? – счел нужным уточнить Евгений. – Том или этом? И вообще я думаю, что тамплиеров оклеветали.

– Я тоже так полагаю, – согласился Осик. – По крайней мере, я уверен, что ничего такого, чего не делала бы вся церковь, тамплиеры не практиковали.

Эти слова так поразили Евгения, что он чуть не протрезвел. Поэтому он принял еще рюмку, чтобы не напрасно пропал вечер, и только после этого спросил:

– Да ты что, Осик, вообще, что ли, ни во что не веришь?

– Почему ни во что? – призадумался Осик и нашел следующий ответ. – Я верю, что лучше с Богом потерять. А кроме этого, мало ли еще во что я верю, всего и не упомнишь.

– И правильно! – неожиданно поддержал данное кредо Евгений и тут же поделился своим. – И вообще главное для самого популярного на данный момент русскоязычного журналиста этой страны, знать, чему не верить, а не во что верить. Ты меня понимаешь? Пока ты знаешь, что врешь, если врешь, ты еще человек, хотя бы и на условного Геббельса работал. Может быть, и преступник. Но еще человек. Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю об условном внутреннем Геббельсе, которого можно было бы назвать и иначе.

– Зачем иначе? – упокоил приятеля Осик. – И так хорошо.

10.