Гнев

— Мне до сих пор стыдно за то выступление в «Смене», — сказал Веретинский. — Нагородил я там. Мне вовсе не хотелось противопоставлять шутки о смерти и оптимистический пафос и проводить параллели между современностью и Серебряным веком. То есть, разумеется, хотелось, но не в такой грубой форме.

— Зря себя корите.

— Думаете?

— Выражаясь лакановскими терминами, вы стали заложником батареи означающих. Вам предложили набор понятий: «художник», «миссия», «эпоха», «искусство». Вы разбавили этот винегрет теми ингредиентами, что важны персонально для вас: «Серебряный век», «футуризм», «сетевой юмор». «Оптимистический пафос» тот же. Поправьте, пожалуйста, если я ошибся.

Судя по всему, художник также прятал неловкость за извинениями. Глеб, начинавший, кажется, постигать ход мысли Локманова и его странную манеру изъясняться, уточнил:

— А для Ланы Ланкастер ключевое означающее — это «независимость»?

— Верно, — сказал Артур. — Даром что независимым ее творчество не назовешь.

Глеб увлеченно откусил сразу полпряника.

— В диспутах такого рода, как в «Смене», участники всегда ограничены форматом ток-шоу, — сказал Артур. — Пусть это ток-шоу для умных, то есть для таких, кто гордится тем, что не смотрит зомбоящик или не голосует на выборах, но все равно оно остается ток-шоу. Тем не менее ваша речь понравилась мне именно своей спонтанностью.

Глеб расценил это как одобрение. Он сказал:

— Если так судить, то формат научной конференции также недалеко ушел от ток-шоу. Конечно, ученые прикрываются фундаментальностью и не затевают скандалов в прямом эфире, однако тоже притворяются умными и запирают себя в узкую систему координат. Или, как вы выразились, в батарею означающих.

— Лакан, — поправил Артур. — Выразился Лакан. Еще чаю?

Глеб достал телефон. Десятый час. И два послания от Лиды.

— Пожалуй, выпью.

Не читая сообщений, Веретинский убрал телефон обратно. Артур достал новые чашки и пакетики с чаем.

— Публичное поле замусорено означающими, которые давно уже ни к чему не отсылают, — сказал Локманов. — Идея. Истина. Мнение. Культура. Жизнь. Справедливость и свобода. Человечность и гуманизм. Разговоры, в которых раз за разом воспроизводятся эти понятия, обречены лишь поддерживать унылый порядок вещей, в котором справедливости, свободе и культуре отведено место разве что на периферии.

Глеб вспомнил Борисовну, которая фанатела по Достоевскому и как минимум трижды за лекцию употребляла слово «гуманизм».

— Как правило, о гуманизме заговаривают не самые приятные личности, — сказал Веретинский.

— Джон Крамер — убедительный пример того, до чего доводит настойчивый гуманизм, — сказал Артур.

— Простите, а кто такой Джон Крамер?

— Главный герой «Пилы».

— Что-то слышал. Это ведь фильм ужасов?

— Слэшер, если точнее.

Лида прислала третье сообщение. Да что ей неймется-то!

— Вы, как свободный художник, пытаетесь поменять что-то в публичном поле, — сказал Глеб, желая польстить Локманову.

Артур усмехнулся.

— Спасибо. И все-таки не готов примерить эту похвалу на себя.

— Почему?

— Как минимум по двум причинам. Во-первых, понятие «свободный художник» уводит нас в романтические крайности. В нудном процессе написания картин нет ничего возвышенного. Так же, как нет ничего возвышенного и в работе следователя, например. Это только в детективах следователи каждую серию ловят нового маньяка, а на деле они могут целый месяц возиться с отчетами по банальному мордобою.

— Вынужден согласиться, — сказал Глеб. — А во-вторых?

— Во-вторых, ни у кого не хватит запала, чтобы замахиваться на публичное поле целиком. Тем более у меня. Я в меру возможностей подаю голос против частностей, которые меня решительно не устраивают. Например, против истребления редких видов.

— Тех, которым вы посвятили свою выставку?

— И их тоже. Представьте, например, суматранских носорогов по всей планете осталось меньше сотни. Это едва ли не последний мостик к тем самым шерстистым носорогам и мастодонтам, что вымерли десять тысяч лет назад. Суматранские носороги никому не вредят. Они не объедают крестьян, не топчут посевы, не нападают на женщин и детей. То есть их убийство нельзя оправдать даже задним числом. Эти существа в целом избегают контактов с людьми, прячутся в тропических лесах и питают слабость к грязевым ваннам. Диспозиция такая, что в ближайшие годы всех свободных особей уничтожат на рога, а десяток оставшихся будет доживать свой век под царским надзором и прицелами фотокамер. В неволе суматранский носорог почти не размножается, так что это гарантированный конец.

— Я впервые слышу об этом виде, — признал Глеб. — Чудовищно, что эту проблему не освещают.

Артур мрачно усмехнулся.

— Публичное поле не заинтересовано в реликтах.

— Больше всего злит, — продолжил Глеб, — что, вздумай кто-нибудь поднять этот вопрос в медиа, его бы все равно заглушили феминистические вопли или оскорбленные возгласы сексуальных меньшинств, за которыми зарезервировано право ратовать за добросердечие… Позвольте, но не все же настолько бесперспективно? У вас ведь есть союзники в публичном поле? Зеленая тема, веганство — это волнует многих сейчас.