Гнев

Против воли Веретинский спародировал и тон модератора из «Смены».

— В этой фразе меня смущают два слова, — сказал Артур.

— «Интонация» и «инъекция»?

— «Нужны» и «эпохе». Они звучат как ругательства. До того затертые.

— Хотя бы не такая мелкопоместная кислятина, как университетская речь, — сказал Глеб. — Вот уж что набивает оскомину. Идея. Проблема. Задача. Актуальность.

— Сущая мука. Как хорошо, что я далек от всего этого!

Художник повел Веретинского на Ульянова-Ленина. Эта тихая улица, свободная от типовой застройки, затерялась в непарадной части казанского центра. Располагавшаяся на возвышении, одним концом она упиралась в отвесный склон, другим плавно перетекала в изгибистый спуск, словно изящно вписавшийся в поворот водитель. Отдельные дома на улице пережили и три революции, и Гражданскую, и разлом советской империи. В детстве Глеб любил бегать в этих краях, забираться в овраги и отыскивать тайные тропки и лазы между сараями, деревьями, кустарником. Тогда он воображал себя диверсантом на фашистской территории и мечтал сбежать на настоящую войну, когда на родину заявится бесчестный враг.

Община бахаи размещалась в двухэтажном деревянном доме светло-бананового цвета на самой границе Ульянова-Ленина. Из крыши торчала труба из красного кирпича, высокие окна украшались желтыми ставнями. Табличка на стене сообщала, что в 1884 году здесь жил Алексей Пешков. Напротив здания общины, через дорогу, светилась мягкими огнями элитная высотка.

— Надеюсь, ритуалы для новичков не предусмотрены? — уточнил Глеб.

— Ни единого, — заверил Артур. — Главное — зороастрийцев не упоминайте и католиков. Бахаи их на дух не переносят.

Глеб остановился.

— Почему?

— Шутка. Не волнуйтесь вы. Тут рады всем.

Вешалка в прихожей, заполненная одеждой, косвенно подтвердила слова Локманова. Пожав плечами, Глеб определил свое пальто на крючок, где уже висели две куртки. Хозяин, радушный здоровяк с аккуратной черной бородой, совсем не походил на сектанта, а напоминал скорее бармена или басиста. Он представился Фаритом и пригласил гостей к столу.

Под ногами уютно заскрипели половицы. Сидевшие за широким столом гости поприветствовали прибывших и вернулись к своим темам. Как заметил Глеб, сюда являлись по двое или трое и держались группками. Каждая из них деликатно обсуждала что-то свое: религиозный запрет на алкоголь, понятие «харам», ипотеку, зимнюю резину. Две девушки, как будто заскочившие на огонек, набили рот печеньем. Фарит, оказавшийся известным чайным мастером, подливал душистый пуэр в крохотные чашки из миниатюрного чайника с непропорционально длинным носиком.

Умение хозяина обращаться с чайником впечатляло. Струя из носика взметалась в воздух и по причудливой дуге опускалась в чашку, не растеряв по пути ни капли.

Несмотря на тесноту и сборище незнакомцев, Веретинский не чувствовал себя затертым и неуместным. Он вслушивался в разговоры, которые его не касались и не били по больному, и всматривался в заинтересованные лица, в потускневшие обои с восточным орнаментом, в многочисленные полочки на стенах. Старинный буфет в углу словно просвечивал сквозь прозрачную толщу времен. Глеб представил, как шестнадцатилетний простачок Алеша, грезивший об университете, так же вглядывался в этот буфет, мечтая по-хитрому, как бы ненароком, узреть в стеклянных дверцах отражение своей многострадальной судьбы.

Лишь раз Веретинского кольнуло беспокойство. Лида прислала сообщение в мессенджере.

Ты где?)

Я задерживаюсь. Скоро буду.

За пуэром последовал красный чай с мудреным китайским названием. На пятой чашке возникло легкое пьянящее чувство. Локманов заверил, что это нормально, и предложил Глебу задержаться на молитвенную часть.

На молитву собирались в соседней комнате. Вдоль стен с белыми обоями тянулись обшитые красной тканью скамьи. В углу, на стенном стыке, крепилась табличка, обитая тканью со свисавшей бахромой и расписанная арабской вязью. Фарид и его друг зажгли высокие свечи. Глеб ошибочно предположил, что бахаи и гости на мусульманский манер разместятся на большом ковре в центре комнаты, однако все расселись на скамьи.

Молодой человек с молитвенником сказал Глебу:

— Мы ценим все конфессии. Если вы захотите прочесть свои молитвы, то мы с радостью вас послушаем.

Глеб кротко сложил руки на коленях. Молодой человек раскрыл молитвенник и принялся в полутьме вчитываться в мелкие буквы.

— О Боже, мой Боже! Крепко держась за нить Твоей любви, я вышел из дома своего, полагаясь всецело на Твое попечение и защиту. Прошу Тебя: силой Твоей, коей ты защитил возлюбленных Твоих от заблудших и извращенных, от всякого закоснелого угнетателя и всякого злодея, сбившегося с Твоего пути…

Он читал без надрыва и фальши, ясно выговаривая слова и делая паузы в нужном месте.

Следующей молитвенник взяла девушка с красивым, хоть и усталым лицом. Такое выражение Глеб наблюдал у Лиды, когда она опускалась на диван после смены и жалостливо просила ее обнять.