Глубокие раны

Численный рост отряда по многим причинам дальше фактически был невозможен. Решили организовать несколько новых отрядов в других местах. Для этой цели подобрали людей из числа старых, проверенных партизан. До весны они разошлись по лесным районам, в селах которых нашло себе приют большинство пленных из разгромленного концлагеря. Партизаны заранее намечали стоянки отрядов, подбирали и проверяли людей.

Всего несколько часов назад вернулся после двухнедельного хождения по селам и сам Горнов; усталость давала себя знать, но, услышав в штабе с Викторе Кирилине, он решил поговорить с ним. Его заинтересовала судьба юноши, захотелось узнать паренька поближе.

В штабе давно уже никого не было, через дверь доносилось покашливание дежурного.

Слушая Виктора, Горнов вдруг подумал, что у него тоже был бы вот такой, уже взрослый сын. Ничего не поделаешь… Очевидно, действительно, в жизни есть однолюбы.

Старая, почти изжитая тоска шевельнулась где-то в груди и встревожила цепкую, как придорожный репейник, человеческую память. И то ли обостренность чувств, то ли причудливое освещение оказали здесь свое, но Горнову вдруг показалось, что лицо сидевшего перед ним паренька связано в какой-то мере с внезапно всплывшими в сознании далекими, казалось бы уже забытыми воспоминаниями. Боясь шевельнуться, чувствуя неприятное ощущение в груди, словно к сердцу прикасалось что-то жесткое и колючее, Горнов с мучительной настойчивостью рылся в памяти. То, что ему было нужно, он чувствовал, находится рядом, где-то совсем рядом… И вот…

Есть в жизни трагические минуты, подобные вспышке молнии или неожиданному взрыву снаряда… Из мрака прошлого память вырвала и оживила один из самых мучительных моментов в жизни Горнова. И самое страшное было в том, что прошлое вдруг уродливо переплелось с настоящим. Мучительно переплелось…

Невольно Горнов прижался к стене.

— Петр Андреевич, что с вами? — спросил юноша, обрывая на полуслове свой рассказ.

3

Это случилось в год белого террора. Убит Урицкий. Ранен Ленин. Удар за ударом наносили враги прямо в сердце революции.

Председатель губчека Петр Горнов только что возвратился из полумесячной поездки по уездным центрам. Вместе со своим другом и помощником Семеном Иванкиным он шел домой; жили они тогда рядом, на одной улице. Горнов спешил. Хотелось поскорее взглянуть на сынишку, родившегося три месяца назад, и в ответ на свое «здравствуй» увидеть радостную, смягчающую душу улыбку жены.

На улицах было темно, в редком окне светился тусклый огонек. Дорог был керосин, об электричестве и не разговаривали в ту далекую пору. Да и город не тот был: чекистам пришлось добираться домой, обходя огромные грязные лужи, затоплявшие немощеные улицы.

Чертыхаясь, Семен Иванкин вслух думал о том времени, когда, наконец, будут утихомирены контрики и можно станет всерьез заняться хозяйством.

Они уже подходили к дому. Навстречу им попались два человека, и чекистам показалась подозрительной торопливость, с которой встречные попытались прошмыгнуть мимо… Горнов остановил их, и в то время, как Иванкин, вынув револьвер, отступил на шаг в темноту, он при свете спички проверил у них документы. Ночные прохожие оказались рабочими мыловарни купца Громоголосова. Чиркнув последней спичкой, Горнов осветил их лица еще раз. Его наметанный взгляд чекиста сразу уловил какое-то странное выражение глаз одного из задержанных. Почему он их отпустил? Потом он не мог простить себе эту непоправимую оплошность. У него больше не было ни жены, ни сына. И как мучительно подлое напоминание о них — коротенькая записка, в которой говорилось, что и с ним лично будет поступлено так же в самом скором времени. Ребенок был повешен на вбитом в стену гвозде, и записка приколота ему на грудь…

Записка. И в памяти полные звериного страха глаза случайного встречного…

Почерневший от горя, Горнов перетряхнул город, но напрасно. На мыловарне Громоголосова не знали о людях, которых разыскивал Горнов. Они словно в воду канули.

Кто знает, кого винить в том, что Горнов так и остался одиноким. Все дела по хозяйству вела тетка по отцу, умершая уже перед самой войной. С чисто женской настойчивостью изо дня в день пилила старуха Марковна племянника, сама подыскивала невест. Горнов вначале отшучивался, затем начал сердиться. Не обращая на него внимания, Марковна гнула свое. Горнову пришлось привыкать к ее старушечьей воркотне.

Марковна осталась верной себе до смерти. Всего за день до своей кончины она корила племянника за невнимание к ее словам.

— Куда мне жениться? — с внезапной грустью ответил Горнов. — Виски белеть стали.