Глубокие раны

Небо все гуще и гуще затягивалось тучами; Василь закурил вторично. Андрей молчал. Ему казалось, что он отчетливо слышит могучее дыхание времени; прищурившись, смотрел он на шевелившееся волнами поземки поле, и видел свою эпоху. Что чувствовал. Предсказанная задолго до своего рождения, она безжалостно срывала с человечества коросту вековых привычек к слепому повиновению, срывала с живым мясом и кровью.

Эпоха… Величественная и кровавая проходила перед Андреем его эпоха. В революциях и войнах, в стройках и разрушении, в добре и зле… От прежних общественных отношений не оставалось камня на камне, ниспровергались законы тысячелетий, слабые становились сильными… Не может быть, чтобы эта эпоха, эта невиданная ломка не выдвинула своих гигантов мысли и слова. Они придут, возможно уже стоят, не решаясь перешагнуть порог, — слишком грандиозно происходящее…

Андрей хотел поделиться своими мыслями с Василем, но тот прервал его:

— Тише! Слушай.

Сразу забыв обо всем, Андрей пригнулся рядом с товарищем. Их белые накидки, сшитые по заказу Горнова Антониной Петровной, слились со снегом.

— Ты ошибся, — зябко вздрагивая, шепнул Андрей после минутного молчания. — Ничего не слышно…

— Оглох? — отозвался Василь шепотом. — Снег похрустывает… Кто-то идет…

— Айда в сторону.

Андрей достал из кармана револьвер, сунул его за пазуху. Они отошли от дороги, отцепили на всякий случай лыжи и легли на снег.

Вскоре и Андрей услышал скрип снега. Затем они оба увидели неясные темные силуэты, приближавшиеся к ним по дороге. Выглянула луна из-за облаков, и Андрей различил трех всадников.

Вот она, его эпоха, не признающая ни ночей, ни морозов, ни бурь.

— Трое… Что-то не то, — всматриваясь до боли в глазах, шепнул Андрей.

— Верхами, — добавил Василь, еще больше вжимаясь в снег. — Может пропустим?

— Зачем? Разве партизаны не могут быть верхами? С этой стороны ждать будто бы больше некого…

— Кто знает…

Андрей сжал рукоятку револьвера, затаил дыхание.

Когда всадники были от них совсем близко, Андрей крикнул:

— Стой! — крикнул и не узнал своего голоса. — Четвертый контрольный пост. Предъявите документы.

Один из всадников спрыгнул с коня.

— Наши документы Демьяном подписаны. Подойдут?

Андрей вскочил на ноги: он узнал голос Ворона.

— В самую точку! — сказал он, подбегая к подъехавшим. — Здравствуйте, товарищи!

Ворон тоже узнал его. Поздоровавшись, он отвел юношу в сторону, спросил, нет ли каких изменений.

— Нет. Все по-прежнему, — ответил Андрей. — Связь будет прервана через полчаса, на выходе из города дежурят… Если задержать не смогут, дадут две красные ракеты. Противотанковый ров отсюда в сорока метрах. По рву можно пройти почти вплотную к концлагерю.

— Так, добро. Погоди, я распоряжусь…

Эпоха… Она бряцала оружием и хлестала приказами, она не знала отдыха и успокоения…

Пока Ворон отдавал нужные распоряжения, Андрей вернулся к Василю, продолжавшему лежать.

— Вставай. Тебе пора. Как только перережешь провода, уходи домой. Меня не жди, Вася…

— Понятно, Андрюшка. Удачи тебе. Смотри… — и, пожимая руку товарищу, Василь с сожалением произнес: — Мне бы с вами. Возможно, и я оставил бы потомкам что-нибудь вроде «Войны и мира».

— Ладно, не ехидничай, время-то не ждет. Жми давай!

Через полчаса на ту дорогу, по которой из лагеря вывозили трупы, осторожно, группами по пять человек, из рва стали выползать партизаны и рассредоточиваться вокруг концлагеря по своим, заранее намеченным местам.

Сигналом для начала действия должна была быть красная ракета.

Стоя с Андреем в противотанковом рву, Ворон пропускал мимо себя партизан и еще раз напутствовал командиров групп.

Андрей, побывавший во рву раньше, с разведкой, тихо сказал:

— Знаете, на чем мы стоим?

— Что такое? — не понял Ворон. — На снегу. На чем же еще?

— На трупах. В этом месте ров завален ими наполовину.

Ворон переступил на другое место.

— То-то гляжу я — неудобно… Ну, ничего, — глухо произнес он. — Они простят. Вот твоя группа, комиссар за старшего. Иди.

— Есть! — ответил Андрей по-военному.

Эпоха… Она не любила длиннот — ее язык, схожий с перестуком автоматов и блеском штыков, был лаконичен и строг. Время бесконечно, но его не хватало для дел — эпоха задыхалась от недостатка времени и экономила его, как только могла.

Из противотанкового рва еще около десяти минут продолжали выползать группы партизан, направляясь к вышкам, к воротам, к казарме, к караульному помещению, к глухо гудевшей походной электростанции, обслуживающей концлагерь.

Все происходило в молчании. И показалось Ворону, что ползут ожившие пленные, хотят рассчитаться за свои муки несказанные, за напрасно загубленные жизни.

Он передернул плечами и, присоединившись к последней группе, во главе которой должен был действовать, пополз по снежному откосу вверх.

Глава тринадцатая

1

Зеленцов, укрытый теми же шинелями, что и Малышев с Кинкелем, никак не мог сегодня уснуть. Слова старосты барака не выходили из головы. Напрасно он, оказывается, думал, что нет выхода. Выход есть… Пусть гаденький, царапающий душу, но есть.