Глубокие раны

Когда маленькая книжечка обуглилась, Нина на некоторое время задумалась, потом, встряхнув головкой, перемешала пепел кочережкой. И канула вместе с темно-красной книжечкой в прошлое ее прежняя жизнь. Началась новая, пока еще неизвестно какая, но уже ворвавшаяся в комнату монолитным потоком звуков — мимо дома двигались немецкие танки.

3

Мать и дочь Амелины обрадовались Наде Рониной. С тех пор, как у Амелиных начали бывать эсэсовские офицеры, с ними перестали общаться соседи. При встречах не здоровались, а недавно кто-то на дверях их квартиры нарисовал фашистские значки.

Рассказывая об этом случае Наде, Альберта Герасимовна расплакалась от обиды.

— Что мы им сделали? — говорила она и осторожно, чтобы не смазать краску с бровей и ресниц, вытирала слезы тонким кружевным платочком. — Конечно, за одиноких слабых женщин некому заступиться — вот и готовы затравить. Ты сама, Наденька, подумай… Что предосудительного в нашем знакомстве с офицерами? Корректные, культурные люди. Немцы, мол! Какой предрассудок! По-моему, мужчина, будь он любой национальности, прежде всего мужчина. Я бы даже сказала, что иметь дело с ними куда приятнее, чем с нашими вульгарными, неотесанными мужланами! Могут меня за это хоть повесить, но истину я готова сказать в глаза любому! Да, да, да…

Нина прервала мать, заметив, что подруге надоело слушать ее бесконечную болтовню.

— Хватит, муттер. Дай и нам поговорить. Мы же столько не виделись… Пойдем, Наденька, в мою комнату.

— Как? — удивилась Надя. — У тебя своя комната?

Нина улыбнулась накрашенными губами.

— Проходи. Я тебе все расскажу, у меня вагон новостей. Зря ты не пришла ко мне раньше. Мы теперь взрослые девушки и можем распоряжаться собой самостоятельно. Мне в этом муттер не противоречит. Раньше женщины в восемнадцать лет уже имели детей, хотя я лично против. Фи! Возиться с пеленками…

Надя молча осматривала довольно просторную комнату, заставленную множеством нужной и ненужной мебели. Небольшой круглый стол посредине комнаты ломился под тяжестью безделушек, бронзовых и фарфоровых, широкая кровать, выглядывавшая из-за небесного цвета занавеси, была застлана белоснежным кружевным покрывалом.

Торжествующе следя за выражением лица Нади, медленно переводившей взгляд с предмета на предмет, Нина спросила:

— Ну что, нравится?

— Еще бы! — ответила Надя с легкой ноткой зависти в голосе. — Я и не знала, что вы так богато живете.

Нина засмеялась и, приоткрыв дверь в другую комнату, попросила мать сварить кофе. Вернувшись к подруге, она опять засмеялась.

— Ничего ты не понимаешь, Наденька… Это же все, — она махнула рукой, — он устроил.

— Кто?

Нина, заранее с вызовом в голосе, ответила:

— Обер-лейтенант Пауль Шмидт. Я его зову Павликом.

«Бедный Сережка, — вздохнула про себя Надя. — Он-то, верно, еще не знает…»

Поглядывая на Нину, Надя усмехнулась, присела к столу.

— Что ж ты молчишь? — спросила Нина, чувствуя, как в ней закипает раздражение. — Ты думаешь, я не знаю твои мысли? Ну и думай! Что хочешь думай. Все здесь он устроил. Пауль, Павлик… Я его люблю — вот и все. Пленные прорубили дверь в соседнюю пустую квартиру, и у меня теперь своя комната. Я хочу жить… Раз уж так случилось… Ну что ты молчишь? — вдруг сорвалась она. — Не притворяйся, я тебя хорошо знаю… активистку!

Надя спокойно посмотрела на нее снизу вверх.

— Дура! — холодно сказала она. — Чего психуешь? Кто я тебе, чтобы отчитываться? А может, я хуже тебя?

Нина растерянно замолчала, отошла к другому столу, на котором стоял патефон и лежала груда русских и немецких пластинок. Начала перебирать их дрожащими пальцами.

Надя вертела в руках небольшого бронзового слона с поднятым кверху хоботом, потом поставила его на прежнее место.

— У тебя нервы, — подходя к Нине, сказала она. — Все пустое… Каждый живет сам по себе, как знает. Только думается мне, жили мы раньше… С тобой Сережа Иванкин дружил. Теперь этот — обер. А потом? Дальше что? Ну как ты посмотришь ему в глаза при встрече — Сережке-то?

Нина открыла патефон и, глядя перед собой, вздохнула. Она уже успокоилась.

— Сергей? Что — Сергей… Он мне не пара. Ты же знаешь: девушки взрослеют быстрее, чем мужчины. В семнадцать лет девушка вполне готова к самостоятельной жизни, а парень в семнадцать лет еще обыкновенный мальчишка… Это не наши с тобою выдумки… природа.

Надя засмеялась, стараясь разрядить напряжение, возникшее между ними.

— Ты в роли философа! Но если вернутся назад наши, какой философией тогда прикроешься?

Теперь, в свою очередь, рассмеялась Нина.

— Ты веришь в возвращение коммунистов?

Надя пожала плечами:

— Кто знает…

— Я знаю. Нашим не возвратиться, напрасны твои ожидания, Надюша. Плохо, не ходишь ты к нам — послушала бы, что говорят сведущие люди. Я уж не такая дура, как ты считаешь.

Прервав разговор девушек, Альберта Герасимовна позвала их пить кофе.

На столе дымился кофейник, стояло сливочное масло, вазочка с сахарным печеньем, в сахарнице вместо сахара — шоколад.

Альберта Герасимовна разлила кофе по чашечкам, мило придвинула одну из них гостье.