Глубокие раны

Притаившись в оконной нише большого каменного дома, Андрей Веселов вслушивался в неспокойное, почти неслышное звучание ночи. Дом этот с полуразбитым вторым этажом задней стеной вдавался на территорию склада. Уже с неделю из подвала дома группа в четыре человека вела подкоп под большой штабель противотанковых мин, как сообщили ребята из полиции, имевшие возможность проходить днем непосредственно у склада. С их помощью четверо смельчаков проникали в дом с наступлением сумерек и уходили из него перед рассветом.

Трое вели подкоп, четвертый, когда наступала его очередь, наблюдал за улицей. Сегодня на посту Андрей.

С того места, где он стоял, легко пробраться к подкопу через дыру, пробитую в полу одной из комнат нижнего этажа, затем в потолке подвала, скорее всего, снарядом. Выход из подвала завален обломками второго этажа, и часовой будто и не нужен, но осторожность никогда не помеха.

До Андрея доносились иногда голоса перекликавшихся вокруг склада часовых, и он думал: «Покараульте, покараульте еще маленько…» Пытался представить себе, что здесь произойдет, когда подкоп продвинется настолько, что можно будет заложить взрывчатку под штабель мин. Штабель сам по себе велик, да рядом с ним, почти впритык друг к другу — другие штабеля неизвестно с чем. Только, ясное дело, не с конфетами.

Андрей щурил красивые черные глаза, представляя момент взрыва. Но вскоре его мысли перескочили на другое, и рука непроизвольно потянулась в карман за сигаретами. Вспомнив, что курить нельзя, он нахмурился и подумал: «Есть-то хочется как… Время сегодня словно на черепахе ползет».

Действительно, с продуктами беда. Хлеба совсем нет, и вчера мать сказала, что картошки осталось всего на неделю при самой строгой экономии. Она ходит последние три дня на окраины города: там на пустырях растет крапива; пока молоденькая, из нее получается довольно вкусный борщ. Андрей ел его уже несколько раз и, встречаясь с матерью взглядом, похваливал. Васе, братишке, когда тот морщился, грозил исподтишка пальцем.

Андрей представлял себе, как мать утром, по старой привычке, тщательно осмотрит себя перед зеркалом, словно перед уходом на занятия в школу, возьмет базарную сумку и пойдет за город на пустыри отыскивать первые ростки крапивы. «Бедная крапива…» — Андрей вздохнул. В эту весну ей, наверное, совсем не удастся вырасти. Кто бы мог раньше подумать, что так вкусна та самая крапива, которой пребольно нажег ему подобающую часть тела, спустив штанишки, один из садовников в Южном предместье лет восемь назад? Давно ли это было? А вот на тебе… Сережка, с которым они забрались тогда в чужой сад, взял сейчас да и женился. Андрей понимает, что это неспроста, так же, как и Сережкина служба в полиции, но все же… Интересно, в самом деле женился или нет? Вчера видел его мельком, вроде бы веселый. Кивнул да еще и подмигнул… наверное в самом деле, рыжий дьявол!

Андрей вспомнил свои мимолетные встречи с Надей, которая ему, нельзя сказать, чтобы особо нравилась. Она хороший, очень хороший товарищ, не то, что эта вертихвостка — Нинка Амелина. Но после смерти Витьки у него все же как-то изменилось отношение к Наде. Правда, немножко…

Смущаясь сам себя, Андрей улыбнулся противоположной стороне улицы.

Ну вот она и замужем… Кто их там разберет, в самом деле или нет… Ну и пусть, ему все равно. А, может быть, это не совсем так? Да нет — ерунда. Его ждет где-то впереди… другая, совершенно незнакомая, обязательно красивая и умная, как Надя. Впрочем, нет. Не такая уж серьезная. Наедине с Надей он всегда чувствовал себя как-то неловко, словно мальчишка, севший за стол с грязными руками, под взглядом матери. У него будет веселая, смешливая… Но нет, это тоже не очень подходяще. Вон Лорка Пустошина зубы показывает каждому…

Андрей опять улыбнулся.

Требовательный у тебя вкус, парень. Брось дурить. Будет, все будет. Восемнадцать — совсем немного. Еще все впереди, многое предстоит тебе впереди. Восемнадцать — только начало.

Притаившись, стоял юноша, вслушивался в тревожную тишь ночную и не знал, что всего через несколько часов забудет обо всем на свете и смерть будет казаться желаннее девушки.

Возвращаясь на рассвете домой и переходя в обычном месте железнодорожные пути, он услышал резкий окрик:

— Хальт!

Замерев на мгновение на месте, Андрей рванулся в сторону. Услышал короткий и гулкий в предрассветной тишине треск автоматной очереди уже после того, как почувствовал, что по ногам, чуть ниже колен, горячо и резко хлестнуло чем-то острым, пронзительно острым. Потом боль и мысль: «Эх, говорил Петров остаться до утра у него…»

Падая, он ударился головой о рельс и очнулся уже в камере гестапо. И сразу — боль в ногах, которые, правда, были уже забинтованы. Боль, огоньком кольнувшая возле коленей, стала тупо увеличиваться, и вскоре Андрею казалось, что болит все тело. Он затравленно оглянулся кругом. Чужие, ничего не говорящие лица. Большинство в штатском. Заспанный следователь осмотрел Андрея и приказал поместить его в отдельную камеру.

— Книг у нас нет, а бумагу и карандаш дадим… может домой сообщить захочешь…