Глубокие раны

Среди них черноусый Голиков; сверкая цыганскими глазами, шел вприсядку, раскинув усы и руки, раздвигая круг сбежавшихся любопытных все шире и шире. Все это было так необычно, что на рыночной площади все забыли о своих делах. Не прошло и пяти минут, как вокруг свадебного поезда колыхалась большая толпа; задние, стараясь рассмотреть, что происходит впереди, приподнимались на цыпочки. Расспрашивали друг друга, переговаривались шепотком:

— Что такое?

— Да полицай какой-то женится!

— А что? Кому яички, кому курятинка, а кому и…

— И-и, господи! Нашлась же дура!

— Хоть бы взглянуть-то на них… чудно, ей-богу! С веревкой на шее свадьбу играют!.

Между тем впереди взревело с десяток дюжих глоток:

— Жениха с невестой на круг! На кру-уг!

Голиков чертом подлетел к саням с новобрачными, но Надя закапризничала:

— Да ну тебя… Замерзла я… домой поедем!

— Нельзя. Уважить надо публику. — Голиков посмотрел на нее внимательно и строго.

Раскрасневшийся от выпитого самогона, Сергей отчаянно встряхнул головой, выпрыгнул из саней. К груди у него приколот уже убитый морозом цветок комнатной герани. В толпе послышалось:

— Жених…

— Смотрите… жених!

— О, господи, прости… шибздик!

Сергей подал руку Наде и со злостью почти выдернут ее из саней. Голиков засмеялся, показывая тесные ровные зубы. В глазах у него, устремленных на Сергея, молчаливое осуждение.

Две гармони одновременно рванули плясовую. Надя умела плясать, и довольно хорошо. Сергею только перед свадьбой Голиков дал несколько уроков. Но на этот раз Сергей право-таки удивил и своего учителя. Какое-то отчаянное ухарство сквозило в каждом движении юноши; чувствуя враждебное отношение к себе со стороны толпы, он словно стремился захлестнуть его безудержной веселостью.

— На своей могилке бы вам поплясать, окаянные! — донесся до Нади злобный и сильный женский голос из толпы.

— Каркни себе на голову, тетка! — выкрикнула девушка, валясь в сани. — Пошли! Э-эх!

Еще не остывшие кони рванули плотно утоптанный снег, шарахнулась, расступилась толпа. Обнимая Надю за плечи, засмеялся в первый раз за все время своей работы в полиции Сергей и попросил:

— Дай я тебя поцелую, женушка…

Надя взглянула в его лихорадочно блестевшие глаза и тихо ответила:

— Не дури, Сережка… ты пьян.

У него медленно сходил со щек возбужденный румянец, но девушка чувствовала, что возбуждение в нем все возрастает. «Что это с ним?» — она взяла его руку, успокаивающе погладила ее.

— Что ты, Сережа? Чудной… успокойся. Не забывай, для чего это надо.

Сергей до боли сжал ее руку. Голиков, правивший лошадью, обернулся и, оскаливаясь, подмигнул.

Через полчаса в маленьком домике Иванкиных все шло кувырком. От песен и криков «горько!» дрожали стекла. В самогоне нужды не было, в закусках тоже. Ради такого случая раскошелился майор Херст; вечером он сам почтил своим присутствием свадьбу и выпил из рук невесты рюмку коньяку.

Денис Карпович, сидевший по правую руку от новобрачных, с горя напился и совершенно перестал что-либо понимать, по помня строгий наказ дочери, держал язык за зубами. Лишь когда один из пьяных полицейских полез к нему целоваться, он не выдержал и рявкнул:

— Прочь! Я тебя похристосую, сукина сына, костылем!

Голиков, пивший, казалось, больше всех и не пьяневший, увел, почти унес распалившегося слесаря в боковую комнатушку и пообещал связать, коль не образумится. Но Денис Карпович и сам уже жалел о своей неразумной вспышке. Твердо решив не подходить больше к столу, он притворился, что заснул, и успокоенный Голиков ушел.

А за столом все шло своим чередом. Хлопотала сбившаяся с ног Евдокия Ларионовна, шумели пьяные гости, вновь и вновь прикасался Сергей холодными губами к лицу Нади в ответ на их «горько!». Казалось, он вполне успокоился. Голиков не разрешал больше давать молодым водки. «Как бы конфуз с женихом не вышел…» — во всеуслышание заявил он. Покрасневший до корней волос юноша только и смог прошипеть: «Черт усатый!»

Сорвался Сергей незадолго до окончания свадебной пирушки, когда Голиков предложил гостям расходиться. Один из пьяных встал и, пошатываясь, провозгласил:

— По домам, братва! А завтра всем сюда… Простыни проверим! Ур-р-р-я!

Гогот покрыл его последние слова. Сергей, вскочивший на ноги, стиснув кулаки, выкрикнул, дрожа, сдавленным от ярости голосом:

— Только посмейте! Я вас угощу здесь… из автомата…

Выскочил из-за стола и почти бегом — во двор.

— Ошалел парень с радости! — резюмировал Голиков. — Пусть проветрится. Наливай, хлопцы, по последней! А ты что же, девка? Поди-ка, погляди, что там… с мужем…

4

Надя нашла Сергея у сарайчика. Он сидел на колоде для рубки дров, сжимая голову руками. Он не слышал, как она подошла к нему. Раскачивался, словно у него невыносимо разболелся зуб. Она нерешительно остановилась возле него; ее фата белым пятном выделялась на темном фоне стены сарая.

— Что с тобой, Сережа? — спросила она, и он вздрогнул. Поднял голову и встал.

Они были одни во дворе, светлая ночь мерцала далекими звездами.

Глядя на девушку, Сергей с каким-то страхом и отчаянием в голосе сказал:

— Надя… я… я тебя, кажется, в самом деле люблю…